Я проснулся от тонущей боли,
И не мог изменить исход,
Я снаружи казался веселым,
А внутри я давно уже мёртв.
— Он сам себя загнал в угол...
— Не понимаю, почему мужчина не может выгнать сам себя из угла.
У вас всё через задницу, до сих пор не пойму, через чью именно, и с какой стороны расположен выход из неё.
Когда сквозь иней на окне
Не видно света божья,
Безвыходность тоски вдвойне
С пустыней моря схожа.
На радиопередаче "А так ли это?"
И снизу лед, и сверху. Маюсь между.
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Я не жду ответов. Я не задаю вопросов. Я уже закрепил на плечах парашют для экстренной высадки в грядущий ад. Мне плевать. Я движусь к абсолютному минусу. Поэтому я сажусь ближе к градуснику, чтобы успеть зафиксировать свою самую низкую температуру.
Оказавшись в безвыходной ситуации, мы все обычно обнаруживаем, что способны на невозможное.
Я выключаю солнце. Вслед за осенним ветром
время настанет греться у другого огня.
Я выключаю небо. Листья слетают с веток,
будто бы возвращаясь вновь в тишину, к корням.
Мне остаётся память – нежная, словно лето.
Сколько бы было жизни, если б услышал ты!
Сколько бы стало яви, сколько зажглось бы света…
Как же грустно прощаться. Страшно, до немоты.
Мне не особенно нравятся мои жизненные тупики, но лабиринт в целом производит приятное впечатление.
Из дневника, 21 августа 1918 года.
В года мытарств, во времена
Немыслимого быта
Она волной судьбы со дна
Была к нему прибита.