Я извиняюсь за недостаточный драматизм в моём уходе.
Простите, что спросил. Я пошел с вами, чтобы сбежать от своей драмы, а не сесть в первый ряд на вашу.
Люди, как на всех вокзалах мира, торопились... Вокзалы... Есть ли на земле еще такие места, где совершалось бы столько молчаливых человеческих драм, сколько их ежедневно, ежечасно совершается на вокзалах?! Вокзалы — немые свидетели пылких заверений возвратиться, которые потом — исподволь, незаметно — зарастают травой забвения; клятв, в тот момент искренних, но со временем забытых, заглушенных расстоянием; утраченной веры в то, что было незыблемо; свидетели любви, горящей, как факел, а факел этот, отдаляясь, тускнеет, а затем и гаснет совсем; свидетели разлук навеки, когда сердце разрывается от тоски и боли, но после разлуки — пройдут дни, может быть, годы — боль притупляется, и лишь на сердце остаются рубцы, как после тяжелой болезни.
— А может, этим и должно всё заканчиваться. Может быть, какой бы ни была любовь, остается только это — бутылка виски, письма в огне, слёзы и одиночество...
— Но если всё сводится к этому, выходит, оно того не стоит?!
— Нет, нет. В том-то все и дело. Оно того стоит всегда!
Если бы я наткнулся на твое бездыханное тело, я бы драматично носился с ним дореллион лет.
Довольно сложно написать хорошую драму, гораздо сложнее написать хорошую комедию, а сложнее всего – написать драму с комедией. Чем является жизнь.
Хотелось бы прочесть в газете заметку, кончающуюся словами «Но это был всего лишь дурной сон. На самом-то деле она невредима».
— Что за рукоприкладство?
— Ты был без сознания!
— Скотт, люди называют это сном. Но ты не можешь без драмы.
Жизненную драму всегда можно выразить метафорой тяжести.
Если драма бессодержательна, фильм пустой, а комедия бездарна, дайте мне дозу возбуждающего – ударьте по нервам оглушительной музыкой! И мне будет казаться, что я реагирую на пьесу, тогда как это всего-навсего механическая реакция на звуковолны. Но мне-то все равно. Я люблю, чтобы меня тряхнуло как следует.