Но на сей раз дело касалось непосредственно меня, и я совершенно чётко сознавал, что противопоставление эротики и нежности — одна из величайших мерзостей нашей эпохи, из тех, что выносят не подлежащий обжалованию смертный приговор всей цивилизации.
Пояснение к цитате:
«Правила жизни Петра Фоменко», журнал Эсквайр (Esquire)
Пояснение к цитате:
Интервью в газете «Известия», 23 октября 2017 года. Корреспондент: Зоя Игумнова.
В этом зрелище так же мало эротики, как в серийном производстве пылесосов или арифмометров.
— Знаешь, какая у меня любимая эротическая книга?
Напор незнакомца ошеломлял.
— Нет, — сказал я.
— «Незнайка на Луне». Там вообще нет ни слова об эротике. Именно поэтому «Незнайка» — самый эротический текст двадцатого века. Читаешь и представляешь, что делали коротышки в своей ракете во время долгого полета на Луну...
— Я хочу искупаться. Можно?
— Давай.
— Отвернитесь, пожалуйста!
— Ну ладно, я не брезгливый.
— Вас на эротику потянуло?
— Да видел я тебя — нет там никакой эротики... <...> Давай ныряй, скромница.
Они сбросили с себя одежды без смущения. Алексей посмотрел на Веронику и увидел в отблеске опьяняющей луны молодую жрицу древнегреческого храма любовных мистерий. Груди ее были налиты соками жизненной силы, бедра нежно окаймляли пространство вечной женственности. Они взяли друг друга за руки и вошли в теплое море. Вероника прикоснулась к его груди губами, и Алексей превратился в вулкан, который взорвал само море, перевернул его вверх дном так, что над влюбленными уже были не звезды, и не щурилась сообщница-луна, а куполом разверзлось самое дно морское, прикрывая двух любящих своим непроницаемым шатром. А звезды, бархатное небо и луна оказались внизу, под ними. Они проваливались сквозь миры и пространства, и любили друг друга — и в древнем храме Осириса, и в сказках Шахерезады, и на диком пляже советского Крыма, на берегу, где догорали тлеющие угольки сотворенного в темноте таинства и спрятанного от каменных глаз вождя. Вероника и Алексей проникали друг в друга, и узнавали все, включая самое потаенное. Они пролетали сквозь звезды и видели себя на улицах средневековой Европы: возлюбленная была ведьмой с зелеными глазами, которую собирались подвергнуть священному аутодафе за изготовление травяной смеси, делающей все телесные наслаждения острее и ярче. Ее обвиняли в том, что она без согласия церкви влезла в Ум Господа Бога и за Него решила, что человеку хорошо, а что плохо. Нарушила табу. Хотя многие горожане уже были приятно отравлены ее зельем, и не выпускали по ночам из объятий друг друга, наслаждаясь феерическими наслаждениями, полученными с помощью щепотки трав, брошенных в вино. Алексей видел себя алхимиком, помогавшим юной зеленоглазой и рыжеволосой красавице-ведьме смешивать ингредиенты любовного травяного состава. И за ним приходили люди из свиты вождя с распростертой над миром любви каменной дланью, благословляющей и отбирающей свободу. Много миров и реальностей пережили влюбленные Алексей и Вероника в эту волшебную ночь, подсказанную писателем, иногда превращавшимся в поэта.
А утром они вернулись в свою реальность, и реальность эта была не менее прекрасной, чем все те, которые они посетили этой волшебной ночью.
Пиво всосалось в кровь, легло на вчерашние дрожжи. Яд змеи. Почему-то в мыслях возник образ Натальи без одежды. «У мира дьявольский аппетит. Стриптиз бастует. Стриптиз победит». Лежит, стервоза, и издевается – мол, змеи тоже не раздеваются. Я улыбнулся. У нее было потрясающее тело, фигура языческой богини, «святой проститутки» — жрицы древнеегипетского храма Осириса. Она признавалась мне и в этом – будто бы видела себя «святой проституткой» во сне, отдающейся всякому посетителю мистерий во славу бога Солнца Ра или Осириса. Тело упругое, воспитанное многолетней гимнастикой йогов, со шрамом после операции, пикантной змейкой пробегающей от верхней части пресса до пупка. Этот шрам я называл «утренней дорожкой для променада». Наталья смеялась. В постели мы не знали запретов.
Пояснение к цитате:
Полковник вспоминает
Для российского самосознания эрос никогда не стоял на главенствующем месте ( в отличие, скажем, от самосознания французского). И «эротика» в российской культуре не оставила сколько-нибудь заметного следа ( в отличие от той же французской культуры). Российское самосознание опьянено совершенно иным эросом — эросом установления-изменения общественных (и межличностных) иерархий, эросом «социальной справедливости».
Я слишком хорошо воспитан, чтобы посылать Вас на «три» буквы — я просто отправлю Вас в длительный эротический вояж.
Пояснение к цитате:
«Правила жизни Хелен Миррен», журнал Эсквайр (Esquire).
Впервые предложение сниматься без трусов для раскрепощения было высказано в шутку именно моей идеей. Правда, сначала это было отклонено потому как режиссер хотел снять фаллос Майкла, по сцене соблазнения, но тот категорически отказался. На сцене допроса Верховен попросил меня снять белье, потому что оно отражало свет и было заметно. Он заверил, что выставит освещение таким образом, что «ничего не будет видно». Кроме того, прямо на площадке я просматривала дубли на плейбэке. Но в начале 1990-х HD-мониторов не было, и действительно казалось, что в темном кадре «ничего не видно». А вот когда я впервые увидела сцену на большом экране на внутристудийном показе, сидя среди незнакомых агентов и адвокатов, то тут же отправилась к Верховену и дала ему пощечину. На съемках я не чувствовала, что режиссер меня эксплуатирует, а вот на показе — однозначно. Сейчас я благодарна Верховену, ведь это он отстоял мою кандидатуру на роль Кэтрин Траммел, хотя на эту роль хотели видеть звезд вроде Ким Бейсингер, Джулии Робертс, Мэг Райан и Мишель Пфайффер.
Пояснение к цитате:
Когда она рассказывала — «ничего не будет видно». Шерон делала кавычки пальцами. В то время Шерон не была звездой и не могла запретить менять и вырезать не устраивующие её кадры. Ставшая культовой сцена в «Основном инстинке» допроса сделала Шерон самой извесной роковой женщиной, злодейкой красавицей.
Чулки мисс Гридис были почти телесного цвета. Складывалось впечатление, что на ней их вовсе нет, что она сидит перед нами голая, и именно эта кажущаяся нагота, ее ненастоящность, делали зрелище лучше, чем если бы она действительно была без чулок.
В эрогенной зоне бои идут с человеческими жертвами.