– Но я не служанка, я – из рода Эорла. Я умею сидеть в седле, владею мечом и не боюсь ни боли, ни смерти.
– Чего же ты боишься, госпожа?
– Неволи, – бросила она. – Я боюсь просидеть всю жизнь под замком, боюсь дождаться дня, когда усталость и годы примирят меня с тюрьмой, когда надежда совершить великое исчезнет, забудется и перестанет волновать сердце.
— «Кьюби, твоя сила слишком велика. Я не могу позволить тебе разгуливать на свободе».
— Неважно, какими словами они это говорят...
— «Когда ты используешь свою силу, она порождает лишь злобу. Покойся внутри меня».
— Все эти люди...
— «Нам обоим не повезло. Может ты и держишь в страхе весь мир, но я буду сдерживать тебя».
— Всегда говорят одно и тоже... А теперь и он? Этот сопляк? Как может этот шиноби... Наверняка он тоже...
— «Знаешь, Кьюби, я когда-нибудь разберусь и с твоей ненавистью».
326 серия
Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном,
Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною задумал одно.
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: «Давай улетим!
Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер... да я!...»
Пояснение к цитате:
1822 год.
…заключенные стояли в строю голыми. Каждый из них был человеком. Но они давно забыли об этом.
Несвободный человек всегда идеализирует свою неволю.
Сколько из нас признают: именно в неволе в первый раз мы узнали подлинную дружбу!
Каждый из нас был раньше «кем-то» или, во всяком случае, считал так. Здесь же с ним обращались так, будто он — буквально «никто». (Ясно, что лагерная ситуация не могла поколебать чувства собственного достоинства тех, у кого оно имело духовную основу, но многие ли в лагере, да и многие ли вообще обладают столь прочной духовностью?)
Птица в неволе отказывается от пищи и умирает с голоду. Но приговоренный к смертной казни с наслаждением затягивается своей последней сигаретой.