Когда так много позади
всего, в особенности — горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
В ту ночь я понял, что зачастую тем, кого считают злыми и опасными, просто одиноко и не хватает приятного общения...
(Я узнал, что существа, которых считают ужасными или злыми, просто очень одиноки и не знают, как им выжить в этом мире.)
Одиночество как состояние — не поддаётся лечению.
Одиночество – это не тогда, когда вы ночью просыпаетесь от собственного завывания, хотя это тоже одиночество. Одиночество – это не тогда, когда вы возвращаетесь домой и все лежит, как было брошено год назад, хотя это тоже одиночество. Одиночество – это не телевизор, приемник и чайник, включенные одновременно для ощущения жизни и чьих-то голосов, хотя это тоже одиночество. Это даже не раскладушка у знакомых, суп у друзей… Это поправимо, хотя и безнадежно. Настоящее одиночество, когда вы всю ночь говорите сами с собой – и вас не понимают.
Наверное, одно из самых распространённых чувств — это чувство одиночества. Уверен, что в данную конкретную минуту тысячи людей чувствуют себя одинокими. Может быть, потому что тебя бросили... может быть, потому что ты не настолько самостоятелен, как думаешь... может быть, потому что понимаешь, что должен был сделать что-то по-другому, а может быть, потому что ты не настолько хорош, как думал. В любом случае, даже на самом дне одиночества есть выбор: ты можешь упиваться жалостью или плюнуть на неё. Это твой выбор.
Самые великие приключения не стоят ничего, если их не с кем разделить.
— Сегодня ты бы его все равно не получила, даже если б очень захотела, — ответила Королева. — Правило у меня твердое: варенье на завтра! И только на завтра!
— Но ведь завтра когда-нибудь будет сегодня!
— Нет, никогда! Завтра никогда не бывает сегодня! Разве можно проснуться поутру и сказать: «Ну, вот, сейчас, наконец, завтра»?
— Ничего не понимаю, — протянула Алиса. — Все это так запутано!
— Просто ты не привыкла жить в обратную сторону, — добродушно объяснила
Королева. — Поначалу у всех немного кружится голова…
Я усталый робот, дырявый бак. Надо быть героем, а я слабак. У меня сел голос, повыбит мех, и я не хочу быть сильнее всех. Не боец, когтями не снабжена. Я простая баба, ничья жена.
Хуже одиночества в тридцать может быть только одиночество в двадцать.
(Хуже, чем быть незамужней в тридцать, может быть только быть незамужней в двадцать.)
Не важно, хорошая гостиница или плохая, дешёвая или дорогая. Заходишь в номер, а там видишь одноразовое мыло, одноразовые стаканчики и сам понимаешь, что ты тоже здесь одноразовый. Максимум двухразовый.
Важнее всего принять самое главное: неважно, каким одиноким ты себя чувствуешь, неважно, как тебе больно — все это можно вынести с помощью тех, кто рядом с тобой.
А ещё...
Одиночество стало теперь единственной доступной ему роскошью.