Побаиваюсь я этих смертных приговоров при закрытых дверях в крепости, да еще со стороны таких противных рож, как те, что сидели перед нами.
Они приговорили меня к двадцати годам скуки
За попытку изменить систему изнутри.
Честный суд присяжных вынесет честный приговор.
Только врач может вынести приговор ближнему со столь холодной отстраненностью.
Разверзлись с треском небеса
И с визгом ринулись оттуда,
Срубая головы церквям
И славя нового царя новоявленные иуды.
Тебя связали кумачом
И опустили на колени,
Сверкнул топор над палачом,
А приговор тебе прочел
Кровавый царь великий гений.
На выдох и на вдох — улыбка между слов,
Бессодержательные разговоры…
Ещё раз – выдох-вдох, но кто-то не готов,
Из уст твоих услышать приговоры.
— Повесить этого мерзавца! Вздёрнуть негодяя!
— Повесить мы его всегда успеем, но надо же и выслушать его перед этим. Потому что после этого он вряд ли сможет что-нибудь сказать.
Власть — это растление. Спущенный с цепи зверь, скрытый в душе человека, ищет жадного удовлетворения своей извечной человеческой сути в побоях, в убийствах. Я не знаю, можно ли получить удовлетворение от подписи на расстрельном приговоре. Наверное, там тоже есть мрачное наслаждение, воображение, не ищущее оправданий.
— Дензингер?
— Я... А ты кто такой?
— Паркер!
— Ясно. Ладно. Я хотел им дать двадцать центов с доллара, а тебе дам сорок...
— Не в деньгах счастье... [стреляет]
Вы будете повешены непременно за шею и провисите так, пока не умрете, да смилуется Господь над вашей заблудшей душой. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.