Ну, какие у меня могут быть претензии к тебе, братец?! Ты ведь всю жизнь положил на спасение своей увеченной сестры?! Я ведь по гроб жизни должна быть тебе благодарна! Ты меня любишь, заботишься. Только скажи мне одну вещь: разве вот этот вот шрам, на самом-то деле, мешал мне жить? Посмотри. Нет его, разве я стала счастливее, Лёва? Потому что мой шрам не вот здесь, а вот здесь, здесь и здесь!!!
— Разве может кто-то с таким уродливым шрамом действительно жить, достойной жизнью?
— Он не уродливый. Это доказательство того, как отчаянно ты боролась за свою жизнь, потому что ты хотела жить. Поэтому живи.
— Поэтому ты резала себя? Потому что думала, что это твоя вина? Чтобы наказать себя?
— Нет. Чтобы сбежать. Потому что, как бы я ни пыталась, не могу остановить этот поток мыслей. Эти мысли затихли только тогда, когда я сдирала кожу, пока грызла ногти от страха. Эта боль помогает мне забыть о страхе, пусть и ненадолго. С тех пор мне нужно было испытывать боль, что бы жить. Только так я могла сбежать от того воспоминания и от реальности. Этот шрам — всё, что осталось от каждого болезненного воспоминания. Люди говорят, что мой шрам отвратительный, но это ничто, по сравнению с той болью которую я испытала.
Тэхён оставил на нём столько шрамов – и речь вовсе не о тех, что видны на коже, – что Чонгук уже не способен заживлять те, которые появляются поверх старых. Тэхён разрушил весь его мир.
Шрамы на душе хоть и делают её менее чувствительной, но совершенно не украшают — ни тех, кто их носит, ни тем более тех, кто их нанёс.
И даже когда рана зажила, шрам остается.
Etiam sanato vuinere, cicatrix manet.
А ещё...
— Хватит с меня шрамов. Кстати, от миномёта?
— Да, провинция Пактика, Афганистан. Ты догадливая.
— Разбираюсь в ранах. Граната, Алжир.
— Меня гранатой не задевало.
— Столько шрамов и ни одной гранаты?!
— Стрела... нож... нож... куча пуль, но гранат не было.
— А у меня, кстати, новая пуля, девять миллиметров вот тут.
— У меня больше мечи и копья.
— У меня есть шрам. Он прямо во рту, мне удалили зубы мудрости еще в шестнадцать. Три шва, зубы росли просто ужасно.