Кеннеди вышел пройтись. Как он сказал, отойти от слишком горячего разговора с Хрущевым. И я подошел к нему и задал неожиданный для него вопрос. Когда умер президент Рузвельт, 12 апреля 1945 года, за две недели до Победы, замечательный наш ученый академик Лев Николаевич Иванов прочел нам, студентам МГИМО, замечательную лекцию, в которой доказывал, что Рузвельт умер не своей смертью, а был отравлен. При этом похоронили его очень поспешно, не сделав вскрытия, по распоряжению Трумэна. Семья Рузвельта – жена Элеонора, сыновья – потребовали эксгумировать тело и провести анализ. Трумэн отказал. Ушел Трумэн, пришел республиканец Эйзенхауэр. Семья попросила – и Эйзенхауэр отказал. Пришел демократ Кеннеди, заявлявший, что он продолжатель линии Рузвельта. Семья обратилась к Кеннеди с просьбой об эксгумации – и Кеннеди тоже отказал. Вот этот вопрос сидел у меня, и я и спросил у Кеннеди: «Почему?» Кеннеди даже немножко, по-моему, рассердился. Вот, эти журналисты, всегда им нужно что-нибудь горяченькое. Потом увидел, что собеседник как-то сник и сказал: «Ну, вопрос задан, требует ответа. Хорошо, эксгумируем, найдем следы яда. Великого президента Америки не вернуть, а что подумают в мире о стране, в которой президентов травят как крыс?» Джону Кеннеди оставалось жить 903 дня. И что подумают о стране, где президентов стреляют, как зайцев. И не только стреляют.
Лишь тьма открывает и закрывает дверь в Сайлент Хилл.
Бояться — это нормально. Не нормально — бояться и ничего не делать.
— Что не так с этим забавным парнем в шляпе?
— Хотел бы я знать, Роджер. Хотел бы я знать...
Когда мы находим человека, чья странность совместима с нашей, мы объединяемся и впадаем в странность, которая удовлеторяет нас обоих, и называем это любовью — настоящей любовью.
— Ух, блъ!..
— Это чё за выкрики с галёрки, Шиизаки?!
— Виновата, командир! Я ведь только предположила, что вы и другие духи предпочли бы не делить Шидо с другими. Жажда сделать его только своим, горечь от осознания его отсуствия рядом... Как же я понимаю ваши чувства!
— Перестань приписывать мне свои заскоки!
— Слушай. Прости.
— Хочешь быть главным скаутом – будь. Идешь за мной – иди.
— Почему ты доктора послал?
— Лучше одному впереди.
— Ищешь что-то странное?
— Видя это и Солнце, я скажу, что мы влипли.
— Что с солнцем? И что, по-твоему, происходит?
— Оно стоит на месте. По-моему? Я думаю, нас выбрали. Спецназ, группа Альфа. Лос-Зетас – убийца из картеля. ОРФ, ликвидатор из Сьерра-Леоне. Боец из «Революционного фронта»; ты — снайпер из «Кидон»; далее Якудза, семья Инагава-кай. И один из списка самых опасных. И он... Все тут убийцы. Док не лезет.
— Не лезет куда? А как же ты?
— А что я?
— Ты знаешь джунгли. И игроков. Думаю, ты – военный. Спец. Может, наёмник.
— Это проблема?
— Нет, пока что нет...
Характеристики на всех в группе и сомнение о нахождении на Земле.
Русский спецназ; Колумбийский кортель; Объединённый революционный фронт (ОРФ, RUF) — повстанческая армия в Сьерра-Леоне; Африканский повстанец; Израильский снайпер из спецликвидаторов; Японский якудза; Наёмник из конторы ЦРУ и... Простой доктор Эдвин, при том разбирающийся в ядах, психологии,, хирургии.
— А почему мама так странно себя ведёт? — решил спросить он.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, любит меня.
Ты смеешь называть человека, с которым ты только встретилась, «странным»? Это не только по аристократическим, но даже и по обычным меркам грубо!
Я и сам был не совсем нормален. С раннего детства я ощущал в себе что-то странное. Мне казалось, что я обречен быть убийцей, банковским грабителем, святым, насильником, монахом, отшельником.
А ещё...
— Ух, блъ!..
— Это чё за выкрики с галёрки, Шиизаки?!
— Виновата, командир! Я ведь только предположила, что вы и другие духи предпочли бы не делить Шидо с другими. Жажда сделать его только своим, горечь от осознания его отсуствия рядом... Как же я понимаю ваши чувства!
— Перестань приписывать мне свои заскоки!