Цитаты про XX век

Девяностые, которые сейчас активно
романтизируют и называют лихими, я не стану романтизировать никогда. И называть лихими — тоже.
Сожравшими мою юность — да. Унизительно нищими — да. Загнавшими в безысходность
миллионы людей — несомненно.
И воспоминаний про то, какими мы были
бедными, но счастливыми, я очень не люблю, потому что когда ты выживаешь, у тебя отключаются те механизмы, которые позволяют быть счастливым осознанно и полноценно. Выжил — вот тебе и счастье. Все остальное — непозволительная роскошь. А это унижает ещё больше. Впрочем, кому как...

Сто лет назад в нашей стране начали строить новое государство — безбожное. Основатель этой философии Карл Маркс не был атеистом; так почему же не просто атеизм, а кровавая борьба с Церковью стала неотъемлемой частью советской власти с первых ее шагов? Монахи, священники и верующие миряне одним своим существованием напоминали о том, что в жизни есть более важные ценности, чем материальные блага и построение на земле подобия рая. И о том, что, не победив грех, невозможно построить рай. Верующих лишали всех прав, сажали в лагеря или расстреливали. Девяносто девять процентов священников было репрессировано. Если ты знаешь, какова воля Божия, и не исполняешь ее, рано или поздно Ты возненавидишь того, кто напоминает тебе о заповедях, а потом и Того, кто их дал.

— А разве не Христос, батюшка, призывал накормить голодного, одеть раздетого, раздать все свое имение неимущим? — саркастично поинтересовался большевик.
— Раздать. Но не отнять. Разница велика! В то
время как христианин говорит: «все мое — твое», социалисты говорят то же, да не то же: «все твое мое». Вы затвердили одно: надо поделить поровну хлеб, одежду, землю, капиталы. Не хотите сообразить: отчего это столько несправедливости в распределении этих благ, отчего столько злобы и насилия со стороны и богатых, и бедных? Ведь это все от нравственного несовершенства, от греховности людской. Почему же можно думать, что как только у меня будет такой же сытный обед, как у другого, то не будет между людьми злобы и пороков? Это какое-то детское рассуждение

В науке женщина – досадное недоразумение, хуже, чем негр в Америке или еврей в Германии. Даже не второй, а десятый сорт.

Вот Польша. Гитлер перегрыз ей горло, а Сталин, как шакал, доел остатки.

– Макс, а реальные шпионы [в СССР] есть, ну хоть один какой-нибудь завалящий шпион, диверсант, вредитель?
– Один точно есть, – Макс усмехнулся.
– Ну? Кто?
– Сталин, конечно. Никакая вражеская разведка при всем желании не сумеет нанести России большего вреда, чем этот параноик с манией величия.

Женщины, участвовавшие в демонстрациях протеста и пикетах, полагали, что хотят улучшить свою жизнь, но вообще-то действовали себе во вред, разрушая мир в собственном доме.

Если уж не смеяться над двадцатым веком, то надо всем застрелиться. Но и долго над ним не посмеёшься. Он таков, что впору бы выть.

Что происходит с народом, который разоряет свои кладбища? То, что произошло с нами.

Я зашел на сайты Би-би-си и «Гардиан». Прочитал пару статей о разладе в американо-китайских отношениях. Комментаторы единодушно предсказывали скорый апокалипсис. Вот когда мысль о том, что тебе четыреста тридцать девять лет, служит утешением. Ты начинаешь понимать, в чем состоит главный урок истории: люди не способны извлекать уроки из истории. Двадцать первый век имеет все шансы обернуться дрянной версией двадцатого, но что тут поделаешь? Умы людей во всем мире под завязку набиты самыми противоречивыми утопиями. А это верный путь к беде, увы, слишком хорошо мне знакомый. Сочувствие к ближнему становится все большей редкостью, но это не новость. Мирная жизнь – штука хрупкая, как фарфоровая безделушка, и так тоже было всегда.

Можно было объяснить ей, что у меня, к сожалению, всегда оказывалось достаточно причин для слез. Представление о том, что можно плакать без всякой причины — просто от мировой скорби или от сердечной тоски, — могло возникнуть лишь в другом, более счастливом столетии.

Двадцатый век... Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).