Кто проявляет жалость к врагу, безжалостен к самому себе.
Конец страданий не оправдывает страданий, потому-то у страданий и не бывает конца, во что я превратился, подумал я, ну и дурак, какой глупый и ограниченный, какой никчемный, какой нищий и жалкий, какой беспомощный.
Дедушка Оскара потерял дар речи. С каждым днём он мог выговорить все меньше слов, так он стал немым.
Кроме разве что убежавшего из кастрюльки молока, мало найдется на земле зрелищ более жалких, чем я.
Жертв жалеют, героев почитают.
Сопереживание, в отличие от жалости, всегда внутри. Чтобы испытывать его, требуется способность оказаться в чужой шкуре <..> и уже оттуда собственными глазами оглядеть ближайшие окрестности и дальние пригороды чужой души. Не содрогаясь, но и не умиляясь, сохраняя спокойствие, как наедине с собой, перед зеркалом. Оттуда, изнутри, действительно очень просто понять всякого человека... Дурацкая, кстати, общеизвестная формула: «понять — значит простить», поскольку настоящее, глубинное понимание наглядно показывает, что прощать, собственно, нечего.
Только потому, что я слишком люблю и жалею людей, я получаю что-то взамен.
Находиться рядом со страдальцем несколько утомительно. Его можно жалеть, однако всё равно хочется, чтобы он собрался.
Я слишком люблю своих сыновей, чтобы их жалеть.