Сложно объяснить, если ты действительно всей душой любишь актёрство, то это становится частью тебя. Я не представляю себя ни в одной другой профессии, кроме этой.
— Считаете, отрицательных персонажей играть интереснее, чем положительных?
— Намного. Изображать злодеев — примерно то же самое, что притворяться, когда играешь со своими детьми. Ну знаете, «я злой и страшный серый волк, я в поросятах знаю толк». Это же все игра, а на самом деле я не такой. Вы же видите — я белый и пушистый. Детям это нравится. Остается надеяться, что людям, которые ходят в кино, это тоже нравится.
Мы, актёры, с каждой ролью немножко набираем и оттачиваем свою мастеровитость. Спросите меня, скажем: «А вот чему, Леонид Вячеславович, вы научились когда снимались и с Софико, и во многих других картинах от актёров и актрис?» Я вам не отвечу. Вы знаете, этот опыт оседает в подсознании. Там он хранится как некий священный клад, но он поднимается всякий раз в нужных количествах и в нужных качествах, когда ты начинаешь играть другую роль. А расчленять это, мол, чему я научился, и не надо! Это, по-моему, даже глупо. Научился — покажи. И ты на практике, играя, а лучше живя в роли, ты это привносишь, даришь зрителям. И он тебя одобряет или он не доволен, как ты сыграл или прожил в той или иной роли.
Побудительный мотив любого артиста: «Ну, посмотри на меня, мама!»
Актерское мастерство — это прежде всего способность удерживать от кашля полный зал.
Не важно, что ты говоришь, важнее с каким видом ты это говоришь.
Мне кажется, что самое сложное в актерской профессии — что ты сам и есть свой главный инструмент. Вот если ты сидишь за компьютером, то компьютер — твой инструмент. А здесь ты сам всегда есть свой рабочий инструмент. Поэтому приходится и свое тело, и свой ум держать в тонусе.
Я редко играю злодеев — мне трудно изобразить столько злобы. В «Облачном атласе» получилось — но понадобилась тонна грима.
Моя первая серьезная роль — слуги Яши в «Вишневом саде» Чехова в Калифорнийском самодеятельном театре. Меня взяли на роль еще студентом-третьекурсником, а заодно я был театральным плотником — им нужна была дешевая рабочая сила.
Шекспир реален, но его персонажи живут в мире крайностей. Их швыряет от экстаза к страданию, от любви к ненависти, от удивления к ужасу. Но это не мелодрама, они не преувеличивают. Каждый момент имеет для них решающее значение. Хороший актер, играющий в пьесе Шекспира, – нет… любой хороший актер в принципе – он не только произносит реплики, он их чувствует. Мы чувствовали все страсти наших персонажей как свои собственные. Но эмоции того или иного героя не отменяют эмоций артиста: ты просто-напросто проживаешь их все разом. Представь, что твои мысли и чувства перепутались с мыслями и чувствами другого человека. Иногда бывает трудно разобраться, кто есть кто. Мы все очень остро чувствовали. И это стало для нас довлеющим грузом, мы сгибались под ним, как Атлас, который удерживал на своих плечах целый мир.
А ещё...
Каждая роль — это семейство, что ли. Любой участок режь — любой больно. Любая роль, она семья твоя. Круг твоих знакомых, хороших, добрых, которым ты отдаёшь своим мысли, свои надежды, свои чаяния. Облагораживаешь их, либо уничтожаешь. Или, если это отрицательная роль, стараешься найти какие-то наиболее резкие, точные краски, разоблачающие. И всё равно это предмет твоих мыслей, предмет твоих наблюдений, предмет твоего творчества. Каждодневного тренажа и каждодневной творческой работы.
Интервью для программы "Время" (1967).