Апрель слегка в дрожи, апрель слегка снежит — то мысли весны о зиме,
То память о вьюгах, то весточка другу: «По снегу пишу я тебе».
Февральский мальчишка не слышит, он вышел, он прожил и гордо ушел
Земными путями в случайную память, в метелей растаявших шелк.
Апрель еще верит, но сколько апрелю той веры незримой дано,
Апрель еще пишет безмолвьем — в затишье: «Ты слышишь меня за весной?»
А ты смотришь в окна — мир выцвел и вогнут, и, кажется, сходит с ума,
Мир сдавлен и вздернут. Не хочется мерзнуть, читая интимность письма.
Но в легком морозе, легко, грациозно, меняя весь этот ландшафт,
Вдруг оловом дара, вдруг облаком пара из губ твоих рвется душа.
Знаешь, как мы называем «ниже нуля» в Чикаго? Апрель.
15.04.1906
Итак, снова наступает апрель, и, насколько я вижу, в мире ещё больше дураков, чем когда-либо.
Мы выезжаем в деревню в последних числах марта, чтобы успеть проскочить по зимнему пути и застать всю весну, начиная с капелей, через полное таяние снегов до цветения яблонь. В первых числах апреля всё рушится, плывёт, курится па́ром. Поют жаворонки, расцветает мать-и-мачеха, грачи хлопотливо таскают на старые липы тяжёлые ветки, отламывая их на старых же полуразвалившихся вётлах.
Светлый день, праздник, в море как будто пустее — и звонят, звонят в городе... Не умею выразить, что за всем этим.
Множество мотыльков вьётся вокруг цвета сирени — белых с зеленоватым оттенком, прозрачных. И опять пчёлы, шмели, мухи нарождаются...
Этот апрельский расцвет деревьев, трав, цветов, вообще эти первые весенние дни — более тонко-прекрасного, чистого, праздничного нет в мире.
21 апреля 1940 года
- 1
- 2