Распущенные
Долгие длинные пряди
Заструились мягким потоком.
Так и девичье сердце
Сокровенно-распущено.
«На ложе любви. Из японской поэзии Серебряного века».
Распущенные
Долгие длинные пряди
Заструились мягким потоком.
Так и девичье сердце
Сокровенно-распущено.
«На ложе любви. Из японской поэзии Серебряного века».
Она не просто какая-то там девушка, которую ты прихватил с собой на места для поцелуев в кинотеатре. Она была куда выше этого.
И за огненными небесами
Обо мне задумалась она,
Девушка с газельими глазами
Моего любимейшего сна.
В вечернем сиянии мягких лучей августовского солнца уверенно шагает стройная брюнетка. Поднимает высоко голову, выпрямляет спину и чувствует удовлетворение от своей гордой осанки.
На устах промелькнула игривая полуулыбка от неизвестного будущего.
Горизонт соблазняет недосягаемостью, и наблюдая его в этот момент, она рассуждает, сколько восторженных взглядов может приковывать к себе. Легкая поступь танцовщицы будто выписывает бедрами в воздухе ритуальное движение, едва заметное глазам, но которое горячо клеймит нутро мужчины.
Новая эра жизни началась с глубокого вдоха, который взбудоражил кровь и наполнил сердце радостью. Желание движения не даст устоять на месте.
Возможно, когда-то наступит внутренний покой для выверенных поступков. Неожиданно появятся осторожные шаги пантеры перед прыжком, и тогда она станет хищной, но утонченной в своей грации...
Высокие, с золотистой кожей, итальянки были прекрасны и походили на статуэтки. К тому же они оказались еще и невероятно живыми. Такое впечатление, что в сердце у каждой находилось по маленькому солнышку, освещавшему все вокруг.
Девушка сидела молча рядом со мной; свет и тени, проникавшие сквозь стекло, скользили по ее лицу. Иногда я посматривал на нее; я снова вспомнил вечер, когда впервые увидел ее. Лицо ее стало серьезнее, оно казалось мне более чужим, чем за ужином, но очень красивым; это лицо еще тогда поразило меня и не давало больше покоя. Было в нем что-то от таинственной тишины, которая свойственна природе – деревьям, облакам, животным, — а иногда и женщине.
All girls should have a poem
written for them even if
we have to turn this God-damn world
upside down to do it.
У каждой девчонки должно быть стихотворение,
посвященное ей, даже если
нам придется ради этого
весь этот чёртов мир
перевернуть вверх дном.
Перевод Федора Сологуба.
«В высшей степени достойная особа» представляла из себя девятнадцатилетнюю девушку с прекрасной белокурой головкой, добрыми голубыми глазами и длинными кудрями. Она была в ярко-красном, полудетском, полудевическом платье. Стройные, как иглы, ножки в красных чулках сидели в крошечных, почти детских башмачках. Круглые плечи её всё время, пока я любовался ею, кокетливо ёжились, словно им было холодно и словно их кусал мой взгляд. <...> У меня же, помню, затеплилось в груди хорошее чувство. Я был ещё поэтом и в обществе лесов, майского вечера и начинающей мерцать вечерней звезды мог глядеть на женщину только поэтом… Я смотрел на девушку в красном с тем же благоговением, с каким привык глядеть на леса, горы, лазурное небо.
В чистой и безмятежной жизни девушек наступает чудесный час, когда солнце заливает лучами их душу, когда каждый цветок что-то говорит им, когда биение сердца сообщает мозгу горячую плодотворность и сливает мечты в смутном желании, — день невинного раздумья и сладостных утех. Когда ребенок впервые начинает видеть, он улыбается. Когда девушке впервые открывается непосредственное чувство, она улыбается, как улыбалась ребенком. Если свет — первая любовь в жизни, то любовь не свет ли сердцу?
Это была девушка, при виде которой каждый мужчина хотел до нее дотронуться.