— Я никогда никого не просил следовать за мной..
— Я знаю. Быть может стоило..
— Кто-нибудь хочет сказать пару слов о нашем погибшем товарище — рядовом 1-го класса Уоллесе Виммсе?
— Я... Я не был близко знаком с ним. Думаю, никто из нас не был. Вообще, мне он казался занозой в заднице — особенно с его привычкой давать всем прозвища...
— Виммс отдал свою жизнь, чтобы спасти наши. Докажем, что его жертва не была напрасной.
С друзьями порой мучительно и неразрешимо трудно.
У меня было правило: лучше скучать одному, чем с кем-то, — и я всегда ему следовал.
Может, поэтому у меня и не было друзей.
В дружбе, окрашенной любовью, всегда есть нечто трагичное.
Ты привозил мне в армейку сникерсы, я привожу тебе гвоздики на могилу – вот такая вот дружба.
Песня посвящена покойному другу Овсянкина.
Чую, зима будет холодной. Нужно перебираться на юг. Что скажешь, Марти? Тебе хорошо у тебя шуба, а меня греет только солнце. Греет ли меня наша дружба? Не знаю, Мартин, честно не знаю... Когда извергал настоящее пламя — все эти метафоры про внутренний огонь и душевное тепло кажутся нелепыми. Что они знают про дефицит внутреннего тепла? Только дракон, потерявший огонь, знает, что это.
Письмо 63
Мику Кохината, моя лучшая подруга... Мы вместе уже очень давно — сколько себя помню. Иногда ссоримся, но всегда миримся. Казалось, наши узы навсегда останутся такими же, как и раньше. Она была лучом Солнца в моей жизни... и его у меня отняли. А рука, что должна была поддерживать её, ощутила кошмарную развязку нашего с ней пути. Это был день, когда я потеряла самое дорогое, что у меня было.
— Спасибо.
— Ага.
— Ничего не спросишь?
— Наверное, я просто боюсь спрашивать. Не хотела ничего менять в отношениях — так и потеряла кое-кого [Хибики], кто был мне дорог.
— Поругалась с кем-то?
— Типа того. А ты когда-нибудь ссорилась с друзьями?
— У меня нет друзей. Мои родители погибли на другом конце света. С тех пор я всегда одна. А человек [Финэ], которая меня понимала и приняла такой — как я думала — на самом деле лишь использовала меня. Никто не общался со мной как с равной. Все взрослые — лживые уроды. Им плевать, когда тебе больно, когда ты просишь их оставить тебя в покое. Всем всегда было плевать на меня.
— Прости. Я не хотела...
— Эй. Если поссорилась с кем-то, то дай ему леща — так хотя бы заставишь услышать себя. А потом можно и помириться.
— Я так не могу. Но всё равно спасибо.
— Всё кончено, Джонни. Всё кончено.
— Ничего не кончено, ничего. Это нельзя просто прекратить. Это не моя война. Вы призвали меня, а не я вас. И я делал всё ради победы. Но кто-то не дал нам победить. А когда я вернулся в мир, я увидел этих придурков в аэропорту. Они орали на меня и плевали, называли детоубийцей, поливали меня дерьмом. Кто они такие чтобы кричать на меня? Кто они такие? Разве что, они были на моем месте там, и понимают о чем, черт возьми, они кричат?
— Это было тяжелое время для всех, Рэмбо. Но теперь всё в прошлом.
— Для вас. Мирная жизнь для меня — ничто! На поле боя был кодекс чести. Ты прикрываешь меня, а я прикрываю тебя. А здесь ничего.
— Ты — последний из элитной группы. Не заканчивай всё так.
— Там я управлял вертолётом, мог водить танк, распоряжался оборудованием ценой в миллионы долларов. А здесь меня не берут даже парковать машины. К черту всё. Боже. Где же все? Там у меня был друг, он служил в ВВС. Там были ребята. Они все были настоящими мужчинами. Вот кем были мои друзья! А здесь нет ничего. Помните Дэна Фореста? Он носил черную повязку на голове. Я взял один из его маркеров и написал «Если вы нашли это, отправьте в Лас Вегас». Потому что мы постоянно болтали о Вегасе, и об этой гребаной тачке. О шикарном кабриолете Chevy 58-го года выпуска. Он болтал об этой тачке, он говорил, что мы будем кататься на ней пока шины не сотрутся. Мы были в баре в Сайгоне, и туда заходит мальчик, и приносит с собой коробку для чистки обуви. И он говорит «Блеск, пожалуйста, блеск». Я сказал «нет», а он всё повторял, и Джо сказал «давай». И... я пошел за парой бутылок пива. А коробка была заминирована. Он открыл коробку и его тело разметало повсюду. Он лежит там и вовсю орет, а я весь в его ошметках. И я пытаюсь стряхнуть их с себя, понимаешь,... моего друга. Я весь в его кусках. Я весь в крови и всём остальном... пытаюсь собрать его вместе, пытаюсь собрать, а чертовы внутренности всё лезут наружу. И никто не поможет. Он всё повторяет «Я хочу домой, я хочу домой!», зовет меня. «Я хочу домой Джонни, Я хочу за руль моего Шеви!». А я говорю «Почему я не могу найти твои гребаные ноги?». «Я не могу найти твои ноги». Я никак не могу выкинуть это из головы. Прошло семь лет. Каждый день это причиняет боль. Иногда я просыпаюсь и не понимаю где нахожусь. Я ни с кем не разговариваю. Иногда днями. Иногда неделями. Я не могу выкинуть это из головы.
Полковник Траутман пытается остановить Рэмбо, чтобы избежать смертей. У Джона сдают нервы и он выплескивает накопившуюся за долгие годы боль.
Знаешь, что самое страшное в предательстве? Его совершает не твой враг. А тот, кому ты доверил самое ценное в своей жизни — свою душу. Но тот, кому ты доверился, не считал твою душу ценной.
— Если твой близкий друг обидел тебя нечаянно, может он и не собирался тебя обижать, а просто так получилось?
— В таком случае, он мог объясниться. Но оказалось, что ему не очень-то и была нужна моя дружба, раз он не сделал ни одной попытки.