Дьявол не спит. С кем попало.
Где-то там даже дьявол может плакать, потеряв тех, кого любит.
— А что это за шаги такие на лестнице? — спросил Коровьев, поигрывая ложечкой в чашке с черным кофе.
— А это нас арестовывать идут, — ответил Азазелло и выпил стопочку коньяку.
— А, ну-ну, — ответил на это Коровьев.
О да, это страшный подвал, в котором сатана хранит все свои овощи.
— Кто же ты?
— У меня так много имён...
— Сатана?
— Зови меня папой.
Не плачь, дьявол, ведь не желая плакать, ты и стал дьяволом, верно?... Ибо человек, когда он не плачет... когда его слёзы кончаются, высыхая... он становится демоном... становится чем-то совсем иным.
Дьявол существует, и это не просто карлик с хвостом и рогами, он очень красивый. Ведь он падший ангел, когда-то он был любимцем Господа.
— Фландерс, ты дьявол?
— Дьявол всегда тот, от кого меньше всего ожидаешь.
— Моя жена вызывала Сатану!
— Мне скучно, уходите!
— Я не вызывала Сатану.
— А зря, хороший альтернативный вариант.
Люди охотнее верят в Дьявола, чем в Бога и в добро. Не знаю, почему… Может быть, разгадка проста: творить зло гораздо легче. А говорить, что человеком овладел Сатана, — все равно что объявить его сумасшедшим. <…> Не нужно видеть беса своими глазами, чтобы поверить в его существование.
Иногда приходится иметь дело с дьяволом не потому, что хочешь, а потому что иначе он найдёт себе другого.
Самая изощренная хитрость дьявола состоит в том, чтобы уверить вас, что его не существует.
— Чувство вины — это все равно что мешок тяжелых кирпичей, да сбрось-ка их с плеч их долой… А для кого ты таскаешь все эти кирпичи? Для Бога? В самом деле, для Бога? Так позволь открыть тебе маленький секрет про нашего Бога. Ему нравиться наблюдать, он большой проказник: он дает человеку инстинкт, дарит этот экстраординарный подарок, а потом, ради развлечения для своего ролика космических трюков, устанавливает противоположные правила игры. Это самый жестокий розыгрыш за все минувшие века: смотри — но не смей трогать, трогай — но не пробуй на вкус, пробуй — но не смей глотать… И пока ты прыгаешь с одной ноги на другую, что делает он? — хохочет, так что его мерзкая задница вот-вот лопнет от натуги, и он — закомплексованный ханжа и садист, он просто рэкетир, и поклоняться такому Богу — никогда.
— Лучше царствовать в Аду, чем служить на небесах?
— А почему нет? Здесь, на земле, я погружен в ее заботы с сотворения Мира, я приветствовал каждую новинку, которую мечтал заполучить человек, я помогал ему во всем и никогда не осуждал. Более того, я никогда не отвергал его, несмотря на все его недостатки; я фанатично влюблен в человека; я гуманист, быть может, последний на Земле. Кто станет отрицать, если только он не выжил из ума, что двадцатый век был исключительно моим веком! Ведь этот век, Кевин, от альфы до омеги, мой; я достиг апогея силы; теперь мой звездный час, наш звездный час…
А ещё...
Он ошибается, если думает, что я не посмею стукнуть скалкой Эль Диабло.
Разговор Лэя со своим сыном Мо, где Лэй говорит ему, что хорошенько отругает Чонгука за его поведение, когда тот приедет к нему в гости.