Парижане не столь открыты, как американцы, но, если улыбнуться – они распускаются для тебя весенними цветами. Кивают, улыбаются, могут погладить по руке.
– <...> французы – самая цивилизованная нация в мире.
– Когда вы вырастите на своих виноградниках нового Шекспира, дружище, тогда я, возможно, и соглашусь с тобой.
– Дорогая моя, пожалуйста, не думай, что я недооцениваю вашего Шекспира. Я очень люблю английский язык – ведь он больше чем наполовину состоит из французских слов.
У Фабрицио была одна черта, роднившая его с французской молодежью: он серьезнее относился к любимой лошади и излюбленной газете, чем к своей благомыслящей любовнице.
У французов натура более счастливая, — они скользят по поверхности событий и не отличаются злопамятством.
Когда де Голль говорит, что Франция — это он, он говорит правду. Но он забывает обо мне. Я — тоже Франция, хотя и совсем другого рода.
Вы живете, чтобы работать. Мы работаем, чтобы жить.
Типично французское равнодушие. Они не желают тебе зла, но ты почему-то по их милости подыхаешь.
— Это ли не мадемуазель Анна? Очень приятно! Его Преосвященство, кардинал Уолси, рассказал мне о вас, но не сказал, насколько вы красивы. Для француза это практически преступление.
— Но французы всем женщинам говорят, что они красивы. Разве это тоже не преступление?
— Он красивый?
— Он, конечно же, так считает.
— Он тщеславен?
— Ваше Величество, он француз.
Пояснение к цитате:
Обсуждая французского короля Франциска I.
Ты такой англичанин, что уж практически француз.
Нельзя убеждать людей, убивая! Мы же не французы, в конце концов...
Порой мне кажется, что французы относятся к своим подвалам так же, как американцы к страхованию жизни: несчастный случай маловероятен, но если произойдет, то оставшиеся в живых будут обеспечены.
Порой мне кажется, что французы относятся к своим подвалам так же, как американцы к страхованию жизни: несчастный случай маловероятен, но если произойдет, то оставшиеся в живых будут обеспечены. Понятное дело, ни страховка, ни подвал, битком набитый винтажным бордо, не сможет унять боль семейной трагедии. Однако стремление оборудовать подобное хранилище объясняется аналогичными эмоциональными причинами: случись какое-нибудь несчастье, мы хотя бы оставим что-то после себя.
Постепенно я узнала, что французы не любят раскрывать подробности касательно того, что они имеют: ни один француз не станет признаваться, сколько стоит та или иная вещь или как много он зарабатывает. Считается грубым интересоваться или делиться деталями о вашем финансовом состоянии; никто также не будет хвастаться друзьям своими бонусами или зарплатой. Американцы ожидают подобных откровений и руководствуются ими, чтобы оценить социальный статус и иерархию. В противоположность им французы не опираются на богатство как отличительный признак и не раскрывают размеры своего достатка (и не жалуются на его отсутствие). Они не пытаются раболепствовать и не ведут себя снисходительно. Французы умеют иначе рассказать о себе: в какой школе учились, кем работают, фамилия и так далее. Они хотят верить в равенство всех людей вне зависимости от их финансового положения. Все это, разумеется, иллюзия, ибо деньги волнуют французов не меньше, чем всех остальных. Только во Франции богатство не трансформируется в статус и власть так, как это происходит в Америке. Во Франции культура и вкус (что вы думаете, что делаете, что читаете) гораздо интереснее, очаровательнее и соблазнительнее, а следовательно, и влиятельнее, нежели банковский счет. Разговоры о деньгах считаются дурным тоном, и вам следует как можно тщательнее прятать свое драгоценное имущество.
В Париже намного лучше рассказать о прочитанной в выходные книге, чем кичиться своим Rolex.