Я живу в тех местах, где совершены величайшие в истории преступления. Быть может, это как раз и помогает мне понять гориллу и его недоверчивость.
— Семи поварам не уследить за горячим. Но не за вами.
— И зачем повару плазменное оружие?
— Вопросы здесь задаю я. На кого вы работаете?
— Мы — независимый отряд. Слышали о беглецах из новостей «Кобры»?
— Я не смотрю их новости — живот сводит от их пропагадны. Как и от незванных гостей.
— Стойте! У нас ведь общий враг! Мы могли бы помочь друг другу.
— Что ты имеешь ввиду?
— Я всё объясню. Но для начала опустите оружие.
— Милочка, у нас тут не переговоры. Говори — и будешь жить, либо так и умрёшь — молча. Выбор за тобой.
— Там ведь в зале полно невинных людей! Они в опасности!
— «Невинных», говоришь? Посмотри на всю эту еду. Пока Баронесса и её шестёрки набивают свои животы, мои люди помирают с голода!
Друзей твоих предварительно подвергай испытанию и не своди со всеми близкого знакомства. Если заведешь обширное знакомство, – не доверяй всем, потому что мир всквашен на лукавстве. В друга себе избери одного брата, боящегося Господа, и прилепись к Богу, как сын к отцу, потому что все человеки, за исключением немногих, предались лукавству; земля преисполнилась суетности, попечений и скорбей.
Дурная молва не значит, что ты — гад. Как минимум, не всегда.
Казалось бы вполне законным и совершенно естественным, вновь обретя все, в чем заключается наша жизнь, наше счастье, наша любовь, броситься ко всему этому очертя голову. Да, но не в тех случаях, когда мы пережили глубокое потрясение. Человек, вышедший совершенно подавленным, обезумевшим из целого ряда катастроф, похожих на предательство, становится недоверчивым даже в радости, боится приобщить к своей злополучной судьбе тех, кого он любит, чувствует себя носителем зловещей заразы и даже к самому счастью подходит с опаской. Перед ним вновь раскрывается рай, но, прежде чем вступить в него, он боязливо всматривается.
— Так какую же угрозу для общества вы тут пытаетесь спрятать, Баронесса? Мой слуховой аппарат всё ещё справляется с приёмом сигналов — я всегда узнаю зашифрованные каналы связи.
— Браво, генерал Абернатти! Ваши лихие солдатики стали ещё и биотеррористами. Уничтожив завод, они этим выпустили в водоснабжение смертельный вирус. У нас нет другого выбора, кроме как опечатать Спрингфилд.
— Мой лучший специалист по разведке руководит поимкой беглецов. Поверьте — они предстанут перед правосудием. А пока я выделю вам моих людей — в помощь с эвакуацией.
— При всём уважении, генерал, военные уже причинили достаточно вреда. «Кобра» разберётся с этим самостоятельно.
Следует больше опасаться последствий доверчивости, нежели последствий недоверия.
— Всё, никуда не годится!
— Что не годится?
— Всё не годится, что мы с тобой придумали! Вся версия ни к чёрту...
— Да почему не годится?
— Да потому. Ты посмотри на себя — ну какой ты шофёр? И какой бывший лагерник?
да у тебя на лбу десять классов нарисовано.
— Да Глеб, в конце-то концов!
— Да что Глеб?! Они Васю Векшина раскололи, а Вася Векшин не зелёный пацан был. У него девять раскрытых убийств и грабежей. Он Яшку Шустрого брал, а ты говоришь: «Глеб»... Прав Панков, и я греха на душу не возьму. Нельзя тебе в банду соваться. Бессмысленно.
Прости меня, но я не поверю во что-то, только потому что так сказали седобородые.
— Думаешь, что помогая нам, ты и правда достигнешь своей цели?
— Если мне не доверяешь, разрешаю выстрелить мне в спину, когда дело дойдёт до драки.
— Разумеется. Ведь именно это я и сделаю.
— Цубаса! Хоть от меня сейчас и мало толку, я буду стараться ради тебя! Давай сражаться вместе!
— Точно. Ты и я — мы должны сразиться.
— А? Я... я не это имела ввиду. Я хочу сражаться с тобой, а не против тебя!
— Я знаю.
— Тогда почему...
— Потому что я не хочу работать с тобой. Присоединиться к нам, сражаться вместе... Я этого не допущу. Так что готовься. Тем более, битва всегда раскрывает нутро человека. Хочу видеть твою решимость.
— Решимость? Я ведь даже не знаю, как управлять этой силой! Я не могу того, чего не знаю!
— Если ты даже не способна драться, то и как от союзника от тебя никакого толку. Ты не заслуживаешь быть преемницей Канадэ!
Её милость предавали столь многие и столь часто, что она легко верила наихудшему о ком угодно. Вероломством её милость было уже не удивить. Она стала ожидать этого даже от тех, кого сильнее всего любила.
Ты ведь все верно сказал: на свете нет людей, которым можно верить. Как бы близки вы не были, все равно чужие. Своя рубашка всегда ближе к телу.
Будь начеку! Мёртвые индейцы не такие мёртвые, как тебе кажется.
А ещё...
Оправдания людей, совершивших убийство, всегда слушают с изрядной долей недоверия.