— Скажи мне, Том. Что тебя так огорчает?
— Весь мир.
Не придавай значения сегодняшним огорчениям. Завтра у тебя будут новые.
Этот вопрос очень деликатный. Где-то очень огорчительный. Меня лично он просто убивает.
Обосретесь еще раз, вот при ребенке говорю, огорчусь.
Дитя! ты думаешь, что будешь любить меня всегда; всегда! как высокомерно звучит это слово в устах человека! Ведь ты любила уже и раньше, не правда ли, — как и я; вспомни, — и тогда ты говорила, — навеки. Я поступаю жестоко, я огорчаю тебя... Но предпочитаю омрачить твое счастье теперь, чем сознательно преувеличивать его, как делают все, чтобы потом утрата счастья заставляла еще больше страдать... Кто знает? Может быть, ты мне будешь благодарна потом за то, что у меня хватило мужества не быть чересчур нежным.
Из-за рока неверного, гневного не огорчайся,
Из-за древнего мира плачевного не огорчайся.
Весел будь! Что случилось — прошло, а что будет — не видно,
Ради сует удела двухдневного не огорчайся.
— У кого и в каком случае неизбежны огорчения?
— У слабого человека, когда он на многое надеется.
... деньги, как это ни удивительно, приносят людям большие огорчения. Но как это бывает — мы не беремся утверждать. Быть может, это происходит от злосчастного свойства денег, а быть может, и наоборот — от горестных сторон наших, в сущности, неважных характеров. Но, быть может, одно влияет на другое и как-нибудь такое взаимно действует.
Аристотель сказал:
— Глупец не испытывает огорчений от скудости своего ума, подобно тому как пьяница не чувствует шипа, который вонзился ему в руку.