Как жестоко, когда в один миг разбиваются мечты, и ледяной звон их осколков дрожит в ушах…
Давайте выпьем за того, кто заставляет отчаявшихся людей убегать на поездах...
о Боге
Однажды я свернул не туда. Однажды ночью я умер.
Он столкнул с неба свою тусклую звезду, она закатилась, и след её смешался с ночною тьмой; она уже не вернётся на небо, потому что жизнь даётся только один раз и не повторяется. Если бы можно было вернуть прошлые дни и годы, он ложь в них заменил бы правдой, праздность — трудом, скуку — радостью, он вернул бы чистоту тем, у кого взял её, нашёл бы Бога и справедливость, но это так же невозможно, как закатившуюся звезду вернуть опять на небо. И оттого, что это невозможно, он приходил в отчаяние.
Ненависть — это бесконечный круговорот страха и отчаяния. И никто не знает, что началось раньше.
When in disgrace with Fortune and men's eyes,
I all alone beweep my outcast state,
And trouble deaf heaven with my bootless cries,
And look upon myself and curse my fate,
Wishing me like to one more rich in hope,
Featured like him, like him with friends possessed,
Desiring this man's art and that man's scope,
With what I most enjoy contented least;
Yet in these thoughts myself almost despising,
Haply I think on thee, and then my state
(Like to the lark at break of day arising
From sullen earth) sings hymns at heaven's gate;
For thy sweet love rememb'red such wealth brings
That then I scorn to change my state with kings.
Когда, гонимый и людьми, и роком,
Один с собой, в отчаянии диком,
Я глушь небес тревожу тщетным криком,
Гляжу на мир ожесточенным оком,
Желая быть надеждами богаче,
Красивее, всегда среди друзей,
Искуснее, не зная неудачи,
И ненавижу все в судьбе моей, -
Я, сам себя за это презирая,
Вдруг вспомню о тебе — и в небеса
(Как жаворонок на заре с лица
Земли) несу мой гимн в преддверье рая...
Так, только вспомнив о любви твоей,
Я презираю жребий королей.
В переводе Модеста Чайковского.
Мы властны над созиданием. Ты — над смертью и отчаянием.