Поменяв российский беспредел
На хороший климат и провизию,
Улетаю из Москвы в провинцию.
Провинция рано старит.
Из письма М. Горькому, 3 декабря 1898 г.
Вино у нас было двух сортов: «папа делал» и «папа сделал». Оно было, конечно, ненастоящее. Но зато домашнее. А какой аромат от него исходил! Я даже сейчас облизываюсь. Помню, однажды Борис Гребенщиков поехал в Париж на премию «Триумф» и заказал для нас, членов жюри, бутылку настоящего французского вина за тысячу долларов. Мы попробовали. Шмурдяк!
Ты спросишь, почему я вышла за него замуж? Из-за страха. Мне тогда было двадцать четыре, а когда живёшь в провинции, твою судьбу определяют годы.
Но несколько обстоятельств, весьма характерных для Южнорусского Овчарова, сумели бы смутить любого скептика. Например, тот факт, что никто из местных жителей не знает нашей улицы, а меж тем улица наша стара, как и сама деревня, основанная в 1868 году переселенцами из южнорусских степей; или, например, у нас есть дома, которые исчезают и внезапно вновь оказываются на привычном своем месте; или, например, блуждающий милиционер по имени Евгений, который так насобачился создавать себе алиби, что умеет возникнуть поочередно в пяти деревенских магазинах, а жена его Татьяна ищет повсюду своего мужа, и находит пять раз подряд, и в каждом из пяти магазинов милиционер Евгений получает от Татьяны по морде, и делает вид, что ничего не произошло, в то время как настоящий милиционер Евгений выходит из шестого магазина с бутылкой водки, никем не побитый; или, например, умершая старуха Фазановна — Фазановну похоронили за месяц до события, о котором речь впереди, а спустя две недели ее видели в продуктовом магазине «Березка»: наши соседи заехали туда за зеленым горошком на винегрет, а Фазановна стояла у прилавка и покупала белый виноград россыпью, и была при этом абсолютно как живая, только мертвая, и недовольная очередь за ней бледнела и крестилась, и никто не смог бы упрекнуть покупателей в бестактности, потому что умерла так умерла, а если уж приспичило тебе винограду, то приснись родственникам и попроси принести на могилу, а не шляйся среди живых, карга.
Зажечь торопишься, поцеловать спешишь,
зачем венчаешься в дремучем городишке.
судьба нешуточный показывает шиш,
над головою белки вертят шишки.
Зачем в Россию углубился, друг?
В объятьях каменных тебя зажали руды.
Единственный на волость ноутбук
варвАрские буравят пересуды.
Я проехал мимо торгового центра, расположенного рядом с вокзалом и закрывшимся супермаркетом с заколоченными окнами, мимо ночного клуба, где танцевал с девчонками, которые слишком сильно потели и слишком быстро соглашались, чтобы я целовал их и трахал, потому что видели во мне шанс вырваться отсюда. Впрочем, все они знали, что никого я с собой не возьму, и оттого еще резвее старались мне угодить.
Мой город меня медленно сводит с ума,
Я думал, моё время непрожигаемо.
Алло, скоро буду, не переживай, ма!
С неба капли дождя. Всё будет ништяк!
Десятиэтажные дома. Киномакс. Мак,
Танкоград да Доватора, Южный Спартак.
Доброжелательная темнота
Текста. В делах завал, в голове слова,
Давай организуем разливного местного
Сыпет на район листва. В новостях Москва,
Говорят, отсюда пора сваливать
Чёрта с два!
Она совсем забыла эту угнетающую тишину среднезападных пригородов. Да-да, именно угнетающую, жестокую: такого рода величие (подобно величию пирамид, построенных, быть может, далекими предками Мэгги) обходилось дорогой ценой. Чтобы здесь царила такая благодать, где-то должно быть неспокойно. Кто-то платит за этот покой. Кто-то прямо сейчас страдает, чтобы в здешних краях царила чудесная тишина, нарушаемая только денежным шелестом листьев.
Давай покажем этим пижонам из Москвы,
Как танцуют хип-хоп у нас в микрорайоне!