Нас унижали, да, но мы не униженные. Униженные — другие, те, кто надругался над нами.
Держать бокал, не имея возможности сделать ни глоточка, — худшую пытку трудно было представить.
Уже в школе отец подсовывал статьи о пионерах-героях, но их Антон читать не любил: он сомневался, что никого не выдаст, если ему, как пионеру Смирнову, станут отпиливать ножовкой правую руку, и очень от этого мучился. ... Американский психоаналитик, пытаясь выяснить детские комплексы Антона, страшно удивился, узнав, что больше всего ребенок страдал от подобной мысли. И сказал, что теперь понимает разницу между своим и русским народом — по крайней мере, в середине двадцатого века.
Любая цивилизация, какой бы альтруистичной она ни казалась, располагает средствами дознания и пыток, а также хорошо продуманной системой оправдания их применения.
Как можно сидеть и ничего не делать? Только люди с их природной ленью способны придумать такое и назвать это не пыткой, а удобством.