Ни один король не может себе этого позволить. Позволить себе это может только Шут.
Ох-хо-хо, одно дело – самой людей развлекать, другое – быть поводом для развлечения. Это даже шуту неприятно.
Мои карьерные амбиции просты…
Хочу пойти служить в дворцовые шуты…
При всех царях и королях они безгорестно служили.
Всласть пили, сытно ели и, само собой, вовсю шутили.
Мне эта должность по плечу, в стараньях вылезу из кожи,
Фиглярства трюки заучу — смешно скакать и строить рожи,
Ловить объедки со стола и ползать пред царём на троне,
И бубенцами без конца звенеть на шутовской короне.
Зачем? — Ведь только шут свободен во дворце,
И правды приговор речёт в его лице.
Одна беда в призваньи том —
Оженят на шутихе, в Ледяной засадят Дом…
Если ты не умеешь различать, откуда ветер дует, так скоро схватишь простуду. Бери, бери мой колпак! Подумай, этот малый прогнал двух своих дочерей, а третью благословил помимо своей воли. Если ты хочешь ему служить, тебе нельзя без дурацкого колпака. — Ну что, дяденька! Эх, будь у меня два колпака и две дочери!
Ты сойдёшь за Чюдо-Юдо,
Не ударим в грязь лицом!
А не хочешь — будет худо,
Расквитаюсь с подлецом!"
Я взмолился: «Право, Боже!
— Делай ты со мной что хошь —
Но ни по виду, ни по роже —
На зверюгу не похож!
— Нет ни шерсти, ни оскала —
Поздно шерсть уже растить.
Глаз косит — так это ж мало,
Чтобы страху напустить».
— «Ну с бедой мы с этой сладим,
Есть у нас одно средство:
Мы тебя, Иван, нарядим,
Вроде как на Рождество».
У ног огромной статуи Венеры один из тех искусственных дураков, один из тех добровольных шутов, в чью обязанность входит забавлять королей, когда тех преследует скука или угрызения совести, — выряженный в яркий и нелепый костюм, увешанный рожками и бубенчиками, весь скорчившись возле пьедестала, поднимает глаза, полные слез, к бессмертной Богине.
И эти глаза говорят: «Я последний и самый одинокий среди людей, лишенный любви и дружбы, и стоящий поэтому гораздо ниже самых несовершенных животных. Однако и я, я тоже создан, чтобы постигать и чувствовать бессмертную Красоту! Ах! Богиня! сжалься над моей печалью и моим безумием!»
Но неумолимая Венера смотрит вдаль, непонятно на что, своими мраморными глазами.