Настоящий прогресс человечества зависит не столько от изобретательного ума, сколько от сознательности.
Сознание не терпит пустоты, а потому склонно населять её призраками.
Наш мир относителен, его реальность зависит от нашего сознания.
Мир может быть изменён только в нашем сознании, ничему другому эта задача не под силу. Лишь сознание преобразует мир, сохраняя его неизменным. Вселенная застыла в неподвижности, и одновременно в ней происходит вечная трансформация. Ну и что толку, спросишь ты. А я тебе отвечу: человеку для того и дано сознание, чтобы вынести все тяготы жизни. Зверю подобное оружие ни к чему, он не считает жизнь источником тягот. Это прерогатива человека, она и вооружила его сознанием. Только вот бремя от этого не стало легче. Вот и вся премудрость.
Предполагается, что где-то, вне тебя, есть «действительный» мир, где происходят «действительные» события. Но откуда может взяться этот мир? О вещах мы знаем только то, что содержится в нашем сознании. Все происходящее происходит в сознании. То, что происходит в сознании у всех, происходит в действительности.
Всякий замкнут в своём сознании, как в своей коже, и только в нем живет непосредственно.
— Логан, хоть я и терплю твоё курение в доме, будешь курить здесь — и всю оставшуюся жизнь будешь считать себя шестилетней девочкой.
— Ты можешь это сделать?
— Джин будет заплетать тебе косички. С возвращением.
Если верить психологам, бывают моменты, когда жажда греха (или того, что люди называют грехом) так овладевает человеком, что каждым фибром его тела, каждой клеточкой его мозга движут опасные инстинкты. В такие моменты люди теряют свободу воли. Как автоматы, идут они навстречу своей гибели. У них уже нет иного выхода, сознание их — либо молчит, — либо своим вмешательством только делает бунт заманчивее. Ведь теологи не устают твердить нам, что самый страшный из грехов — это грех непослушания. Великий дух, предтеча зла, был изгнан с небес именно за мятеж.
Я не плачу. Я просто медленно погружаюсь в бездну, которая есть моё сознание.
А ещё...
Тот, кто не падал в обморок, никогда не различит диковинных дворцов и странно знакомых лиц в догорающих угольях; не увидит парящих в вышине печальных видений, которых не замечают другие, не призадумается над запахом неизвестного цветка, не удивится вдруг музыкальному ритму, никогда прежде не останавливавшему его внимания.