— Вы все умрете, — шипит она.
— Простите, — я потираю шею рукой, — не говорю на сучьем.
Что-то милый, на меня ты, больно сердишься,
Ну, подумаешь монашкой не жила...
В этом мире, как умеешь, так и вертишься,
И не думай, что всегда тебя ждала.
Пояснение к цитате:
Творческий вечер Симона Осиашвили
— «Стервозность как высшая и последняя стадия ***овитости». И отослал в «Ревю де Пари».
— И вам его опять вернули? — спросил черноусый, в знак участия к рассказчику и как бы сквозь сон...
— Разумеется, вернули. Язык мой признали блестящим, а основную идею — ложной. К русским условиям, — сказали, — возможно, это и применимо, но к французским — нет; стервозность, — сказали, — у нас ещё не высшая ступень и далеко не последняя; у вас, у русских, ваша ***овитость, достигнув предела стервозности, будет насильственно упразднена и заменена онанизмом по обязательной программе; у нас же, у французов, хотя и не исключено в будущем органическое врастание некоторых элементов русского онанизма, с программой более произвольной, в нашу отечественную содомию, в которую — через кровосмесительство — трансформируется наша стервозность, но врастание это будет протекать в русле нашей традиционной ***овитости и совершенно перманентно!..
— Ты естественная. – Он положил руки на мою талию и притянул к себе.
— Единственное естественное во мне — это стервозность.
Он целовал мою шею, легко проводя подушечками пальцев по моему телу.
— Адам, уйди. Я хочу побыть одна.
— Почему ты всегда ведешь себя со мной, как стерва?
— О чем ты? Я стараюсь показать свои лучшее качества, – помотала я головой, и наслаждаясь его прикосновениями.
— Стервозность? – со смешком спросил он.
— Это то лучшее, что есть во мне.
Ну почему же так нам нравятся стервы, если неверные и скверные треплют нервы?