Красивые цитаты про талант

Люди наперебой твердили, как я хороша, и что второй такой красавицы нет на свете. Что-то подобное, наверное, говорили и Люциферу. Слышала про него? Это был самый умный и талантливый ангел. Господь дал ему больше, чем другим, оттого он решил, что подобен Богу. Люцифер захотел взлететь выше всех, занять место Творца, но был свергнут с небес и сломал крылья о лёд в глубине ада.

Душа есть страсть.
И отсюда отдаленно и высоко: «Аз есмь огнь поедающий» (Бог о Себе в Библии).
Отсюда же: талант нарастает, когда нарастает страсть. Талант есть страсть.

Музыка льется, как жизнь.
На чистовую.
Тесненьким существам с очень медленным мозгом надо сидеть,
перечитывать,
перечеркивать,
вымучивать из себя.
Еще и дрочить на вымучивание – это мне не далось легко.
Жизнь – проста.
Ничего притягательного не может быть в медленном расковыривании души,
выжимании себя, как прыща, на бумагу
или на холст.
Люди на это дрочат, чтоб хоть как-то то оправдать.
Чтоб не признать, что божественность – невесома.
Чтоб не увидеть иерархии между ремесленником, талантом, гением, богом.

Джанни фантастически быстро лепил. Все, что стояло у него во дворе – баловство. У него всегда было с десяток заказов плюс всё, что он лепил для себя. Экстаз святой Катерины, к примеру. Он играл с материалами – дерево, бронза, мрамор, гранит. Он заставлял металл выглядеть как камень, камень, как дерево, дерево превращал в бронзу, но так тоже – баловался. Он всегда лепил в полный рост.

Святая Катерина у него кружилась. Церковь всегда ставит своих святых статично, а у него мрамор её робы расплескивался, разлетался вечерним платьем – роскошью тканей. Из-под убора у святой Катерины выбивались кудри и вились по щекам, по губам приоткрытым, идеальной формы губам, обвивали слезы – мраморные, но столь настоящие, что ты верил – они прозрачны, солены и горячи. Слезы мокрили ей губы, глаза были закрыты, веки легки – как крылья летучей мыши. Как крылья летучей мышки – трепетны, ты верил – вздрагивают веки у святой Катерины в экстазе. И вся фигура из тяжелого мрамора была невесома – вот-вот взлетит. Затанцует по воздуху.

Джанни лепил Катерину со Штази. Но столь великолепной я видел Штази лишь раз – в Италии на скале. Штази в тяжелом халате после вечернего заплыва с полотенцем на волосах, Штази шампанское ударило в сердце, нам по шестнадцать, сумерки липли к нам фиолетовой сахарной ватой. Штази, зацелованная, летняя, кружилась под песни Герберта – в боли, ярости, счастье. В боли от ужаса осознания, что, возможно, она никогда не потянет больше такую открытость, ей никогда не будет так хорошо. В ярости, что детство уходит, что мы с Гербертом соревновались за прозрачную девочку, но теперь она не поспевает за нами. И ей уже никогда не поспеть. В ярости, боли, что это последние лучи солнца, когда она для нас – центр. В счастье – а как без счастья на скалах Италии, когда ты вызываешь легкое опьянение у господа и наисветлейшего из воинов его? Как без счастья?

— Волшебство! Кто это сделал? — воскликнул хозяин сундука.
В тот миг я понял строчку из христианской книги, которая лежала на тумбочке в моей келье: «Да воссияет свет ваш пред людьми». Я узнал, в чём мой свет, когда воткнул первую же иголку в джинна. Мне повезло, но не всем так везёт — большинству, чтобы обнаружить свой свет, приходится потрудиться.