Трусливый друг страшнее врага, ибо врага опасаешься, а на друга надеешься.
Хочешь знать, почему я использую нож? Пушки слишком быстры, не успеваешь насладиться, получить истинное удовольствие, а когда я использую нож, в этот самый последний момент раскрывается вся человеческая сущность, и в каком-то смысле я знаю твоих друзей лучше, чем ты. И... хочешь знать, кто из них был трусом?
Директор школы обращается к ученикам на похоронах их одноклассницы.
Боли самой по себе, — начал он, — иногда недостаточно. Бывают случаи, когда индивид сопротивляется боли до смертного мига. Но для каждого человека есть что-то непереносимое, немыслимое. Смелость и трусость здесь ни при чем. Если падаешь с высоты, схватиться за веревку — не трусость. Если вынырнул из глубины, вдохнуть воздух — не трусость. Это просто инстинкт, и его нельзя ослушаться.
Нужно быть храбрым человеком, чтобы быть трусом в Красной армии.
Довольно странная разновидность отваги — признаваться в своей трусости.
Мужество покидает меня, оно пулей вылетает из помещения, вульгарно хлопает дверью, даже прощальной записки не оставляет, сволочь.
Мне действительно не нравится, что они задумали такое без предупреждения. Ведь даже у трусов есть права.
А ещё...
О, если бы весь мир, если бы каждый в мире был бы, как я сейчас, тих и боязлив, и был бы так же ни в чём не уверен: ни в себе, ни в серьёзности своего места под небом – как хорошо бы! Никаких энтузиастов, никаких подвигов, никакой одержимости! – всеобщее малодушие. … — да ведь это спасение от всех бед, это панацея, это предикат величайшего совершенства.