Время может быть тяжёлым, но всегда помни, что есть тот, кто любит тебя.
Я как верблюд: несу его ношу.
О своей работе каскадёром.
Когда нам тяжелее всего, любимые всегда нас выслушают. Даже те, кого уже нет.
— У тебя хотя бы есть семья. А я росла в приюте. Спала в общей палате со всеми. И мне вообще было некуда убежать. В юности меня немало домогались. И даже женщины.
Много дрались. И я нечасто была победителем.
Мне некуда было бежать, не с кем поговорить, негде укрыться. Со мной некому было поговорить и некому было меня обнять.
Я сумела это все пережить.
Я думала, как отравиться, повеситься, вскрыться, но нашла в себе силы жить дальше.
И ты найди. Это непросто, но там, за порогом зрелости... Тебя будет ждать новый мир.
Может, мы даже станем коллегами.
— Н-но я з-заика...
— Это даже хорошо.
— П-почему?
— Ты сумеешь очень ловко работать под прикрытием. Никто тебя не раскусит, и ты сумеешь сделать много хорошего.
Просто... Это такое тяжёлое испытание на пути. Как у всех героев в книжках. Конечно, там это выглядит проще и красивее, но поверь. Когда кто-то напишет твою историю, она будет настолько же красивой.
чтобы они все ни орали, как бы ни доводили,
ты неуязвима, пока при деле
для того нам и дали тяжести, даже боли,
чтобы мы что-то весили.
не упали.
Там, где упала слеза,
Влажное
Зерно из песчинок.
Какой тяжелой ты стала,
Слеза!
Чем дальше заходишь в фантазиях, тем больнее возвращаться к суровой реальности.
Я знаю, это тяжело. Поверь мне, я знаю, что тебе кажется, будто завтра никогда не наступит и сегодня труднейший день, который еще надо пережить. Но клянусь, ты справишься и боль уйдет, как это всегда происходит, если даешь ей время. Позволь ей, ну, позволь ей постепенно забыться, как позволяешь забыться нарушенному обещанию.
... Настали тяжёлые времена, эта ужасная война не приносит ничего, кроме горя и разрушений...
Среди моих одноклассников только двое покончили с собой. Одна из них спрыгнула с парома в пролив Цугару, и всплыла только через неделю. Я был другом этой старшеклассницы, я пытался потом прикоснуться к этому телу, утопленному в воде. И прикоснулся к руке. Но я не прикоснулся к смерти, а только к безжизненному телу. И я почувствовал тогда: «Никто не может ощутить тяжесть смерти другого человека».