— Иногда я просыпаюсь по утрам, почти ожидая увидеть рядом Лори, которая напомнит, чтобы я забрал Карла после школы или скажет, что завтрак готов.
Каждое воскресенье она готовила нам блинчики, которые есть было невозможно. Просто комки муки. И главное, она ведь об этом знала.
— А почему же продолжала?
— Ну, она хотела, чтобы мы были семьей, которая по воскресеньям ест блины.
— Нам не выбраться отсюда! Мы не успеем остановить его!
— А у тебя нет каких нибудь сверхспособностей?
— Пока я смертный, нет, только после смерти. Минуточку, придумал. Кайл, у нас нет выбора, ты должен меня убить.
— Чего?
— Ударь меня этим. Если я умру, то смогу воскреснуть по другую сторону решетки.
— Ни за что, сам делай!
— Самоубийство, это смертный грех. Кайл, нет выбора.
— Чел, ты не понимаешь, я же еврей. У меня и так пунктик по поводу твоего убийства.
Люди маленькие – приказчики и приказчицы, чиновники и служащие – развлекались, кто как мог, в этот день. Люди большие, деловые, солидные сидели по домам у каминов. Воскресенье было днем черни, отданным ей на растерзание.
Воскресенье — самый капризный день. Можно целую неделю вынашивать грандиозные планы, чтобы в итоге не осуществить ни одной прогулки.
Воскресенье — хороший день. Вставать спозаранку не надо, завтракать наспех и на работу бежать не надо, делай, что хочешь. Сколько всего можно сделать, на что в рабочие дни времени не хватает!
Она уже много раз испытывала эту грусть, хроническую печаль воскресного вечера, когда супружеские пары устают от баскетбола, тенниса, прогулок по пляжу или пинания мяча, чувствуют тяжесть наваливающегося вечера, когда вместо игры придется проводить время при электричестве, с капризными детьми, остатками еды, полупрочитанными газетами с их утомительными чудесами и ужасами. В такие вечера брак закрывается, как цветок после заката, и остаток воскресенья становится, как замызганное окно, из которого виден понедельник и вся томительная неделя, когда людям снова придется превратиться в брокеров, дантистов, инженеров, матерей и домашних хозяек, во взрослых — не гостей в этом мире, а его хозяев, несущих надоевший груз обязанностей.
Воскресенье. Не день, а лишь узкий просвет между двумя обычными днями.
— А странно вот так в воскресенье, правда? В конце концов радуешься, когда оно уже проходит.
— Видимо, так привыкаешь гнуть спину в работе, что даже маленькая толика свободы как-то мешает.
Пасху Церковь празднует не один раз в год. Если бы только раз в год была Пасха, мы бы про нее забыли, и она бы прошла у нас буднично. А Пасху празднует Церковь 52 раза в год — столько раз, сколько есть воскресений в году. Каждое воскресенье - малая Пасха.
Воскресенье!? Это лучшее, что можно было услышать с утра!
Воскресенье создано Господом для того, чтобы дети играли и веселились. А вовсе не для того, чтобы собирать с людей деньги или пугать их грядущим концом света.
... Воскресенье всегда оставляет о себе странные воспоминания — кусочек небытия, нечто, вынесенное за скобки обычной жизни.
Воскресенье — самый чёрный,
самый долгий день недели,
потому что вновь с печалью
ты своей наедине.
Ты вздыхаешь обречённо,
хоть терпенье на пределе,
наливаешь чашку чая -
и всё это как во сне.
По ту сторону канала, между домами, где расположены лесные склады, широкое чистое небо вырисовывалось лазурными квадратами, и в лучах солнца белые фасады, черепичные кровли, гранитные набережные слепили глаза. Смутный отдаленный гул стоял в теплом воздухе; и все словно оцепенело от воскресной праздности и грусти, свойственной летним дням.
Каждый понедельник я огурцом,
Но каждую пятницу я в говно.
И каждую субботу я в говно,
Еще пол воскресенья я в говно,
Но пол воскресенья я огурцом,
Чтобы в понедельник быть огурцом!
- 1
- 2