Если быть абсолютно смертельно серьёзными на такие обвинения, то нужно прекращать дипломатические отношения, выдвигать флот и начинать угрожать, потому что это объявление войны. Вместо этого — наши посмеиваются. Что лучше? Тем более что, как мне кажется, наши партнёры не достойны серьёзного ответа пока.
Мы две тысячи лет восхищаемся Юлием Цезарем не за то, что он полководец (полководцев — как грязи, на самом деле), а за то, что он мог делать одновременно три дела. <...> В новом поколении каждый второй на двух — трёх экранах может работать. Но замечательно сказал один из студентов, которому я как раз, обращая внимание на этот факт, сказал: «Вот вы якобы слушаете мою лекцию, при этом гуглите и общаетесь в сетях». Он сказал: «Да, мы это умеем, но мы это делаем как утка». Я говорю: «В каком смысле?» А он говорит: «Утка и плавает и ходит и летает, но все три дела делает плохо». И это так, потому что идёт деградация системного мышления, ужасная деградация памяти...
Надо... Не врать надо! Вот что надо! Потому что зритель — не идиот, понимаете? И он чувствует, где то, что вы называете пропагандой, и неискренность, и недоверчивость, а где нет.
— Может, лучше потратить деньги потратить внутри страны? Садик построить? Школу открыть? Еще что-то полезное сделать? А не заниматься тем, что рассказывать правду этому западному миру, который...
— [Дмитрий Куликов язвительно]: Раздайте бомбы бабушкам, нечего их на террористов в Сирии тратить?
— И Министерство обороны давайте закроем? Зачем оно? Войны же нет. Вы понимаете, что информация управляет мировыми процессами, и мировыми экономиками, и мировыми войнами. К счастью или к сожалению, в первую очередь, управляет информация. Информация — это та самая артиллерия, которую то же НАТО и эти державы бросают первой, когда они хотят что-то начать. Вот захотели разобраться с Сербией, первым делом залповым огнем все мировые СМИ эту территорию мощно обработали. Я вам больше скажу. Я имею право думать, что если бы мы существовали раньше, с большой долей вероятности войны в Ираке могло бы не быть. Я имею право думать, что многие жесткие решения, которые бывали не приняты по Сирии американцами, оказывались такими в том числе и с оглядкой на нашу аудиторию, с которой мы разговариваем. Я была бы счастлива строить детские сады, но, к сожалению, мир устроен так, что без Министерства обороны нельзя, без собственного источника информации о себе и о мире нельзя. К сожалению, это так.
Сейчас в западном обществе русофобия — это единственная неосуждаемая... понятно, что не во всём обществе, но много где, особенно в СМИ, — это единственная неосуждаемая форма расизма. К сожалению, человеческое общество видимо так устроено, что ксенофобия для части общества, это в крови, боязнь чужих, боязнь других. Меняются предметы этой ксенофобии — евреи, чернокожие, цыгане, много кто... вот теперь — это мы — русские, россияне.
Иллюзии определённые, рассеивание которых мы сегодня видим на Украине, другой тип иллюзий, он был характерен и для меня, и для моих товарищей... Иллюзий, связанных даже не с русской весной, не с донбасской историей, а иллюзий, связанных с тем, что... у меня было ощущение, что правда, честность, достоинство — побеждают всегда. Я до сорока лет пребывал вот в этом удивительном ощущении, что хорошее должно побеждать. И когда я начал писать эту книгу, мне пришла в голову очень простая и банальная мысль, что идеалистов надо бить лицом об стол. И меня жизнь ударила лицом об стол. Вот это огромное кладбище на Донбассе погибших моих товарищей, которые казались мне лучшими людьми на земле, которые, казалось мне, дают надежду на другую жизнь в России, на видоизменение ситуации, на что-то такое, о чём хочется писать стихи и петь песни. Их всех убили. Они лежат мёртвые. Я остался один. Я смотрю на это в глубокой тоске. И вот я об этом написал книгу, что я дожил до сорока трёх лет и я проиграл. Хотя русская весна осталась, Донбасс мы так или иначе отвоевали и никогда его не сдадим, но ощущение горькое у меня.
Конец 60-х — начало 70-х годов, конечно, мы чувствовали себя догоняющими, мы чувствовали себя слабыми — это была наша глупость. Советский Союз в начале 70-х годов, когда ещё к тому же Америка погрязла в катастрофической для неё войне, вьетнамской, которую она проигрывала и политически и в военном отношении, чудовищные деньги угробила, был абсолютно неуязвим. И у нас была возможность с середины 70-х годов до где-то... и мы эту возможность упустили. Если, сейчас упустим, то мы можем оказаться снова в том положении, в котором мы оказались к концу 80-х годов, когда мощи было ещё очень много, а внизу всё начало разваливаться. Поэтому то, что провозглашён курс на внутреннюю модернизацию, я надеюсь, что он провозглашён всерьёз и надолго, меня радует, но я помню 70-е — 80-е годы, мы были фантастически сильны и упустили эту возможность.
Наша задача, как я ее понимаю — самосохраниться. Это нормальная задача для любой империи.
В финале этого года есть большой элемент недосказанности. Конечно, ковид изменил жизнь очень сильно. К атеистам вопрос: как по-другому объяснить, кроме как не фактором существования некоей силы, которая это регулирует. Много положительного есть в этой истории. Конечно, трагедия, много человек умерло. Но при этом некое прояснение в головах произошло. На меня это сильно подействовало. Мы приобрели положительный опыт. История с ковидом сказалась на политических событиях, многие процессы были ускорены, какие-то вещи были обнажены.
Снос памятника Дзержинскому в 1991 году — для меня является символическим. Это символ распада страны, хаоса, влияния иностранных агентов на территории Российской федерации, и всех тех вещей, которые мы так или иначе пытаемся изжить. Дзержинский — это не только создатель службы безопасности, но и военачальник, который участвовал в русско-польской войне, по сути отрекся от своего польского происхождения и выступил против своей бывшей государственности, и блистательно отвоевал часть Украины и Белоруссии. И в этом смысле Дзержинский еще и символ всего, что мы обсуждаем с 2014 года — символ возможности восстановления государственности и географии страны в максимально сложных условиях. Кроме того он ответственный за народное хозяйство, за железные дороги, за беспризорников...
Чем хороша газета, тем что завтра в неё селёдку можно заворачивать.
Это Америка — полная демократия, но она с помощью винтовки с оптическим прицелом когда надо.
Я, во-первых, думаю, что величайшая, на мой взгляд, извините, глупость придумывать вообще какие-то особые ценности. Ну, надо сказать, это придумали в Европе. Вот эти европейские ценности, я вообще не понимаю, что такое... Как могут быть европейские ценности, как могут быть там китайские ценности, индийские ценности? Ценности человеческие едины. Они едины, потому что мы биологические существа, все, вместе. <...> К сожалению, это вот европейское изобретение, кстати, последних, наверное, пятнадцати — двадцати лет. <...> Общечеловеческие ценности-то есть, это очевидно. У меня и у Якуба, [оппонент в дискуссии — Якуб Корейба] наверняка есть общие ценности: да, мы любим своих детей; мы любим, наверное, женщин. <...> Дело всё в том, что они общие — ценности... и у нас, и у китайцев, и у европейцев. Но европейцы выстраивают некие свои, какие-то особые ценности, которым ты должен соответствовать. Что это такое — непонятно, я не понимаю.