Когда я кажусь себе гениальным, я иду мыть посуду.
Суть моего мировоззрения — самодовольство, возведенное в абсолют. Во всяком случае, я кажусь себе честнее всех тех, кто тужится болтовней изменить мир. Чей угодно мир — только не свой собственный.
Он загружен намного больше меня, даже притвориться, что это не так, не получится. А я пристаю к нему со своими жалобами... Когда он расспрашивает меня о делах, я кажусь такой мелочной.
Ты пишешь, что мой портрет стоит у тебя на столе и что я кажусь тебе подчас чужой, почти незнакомой. Это случается и со мной, по утрам, перед зеркалом, после бессонной ночи.
Моя робость оставляла меня, как только я уходил от Элеоноры; я возвращался тогда к своим искусным планам и глубокомысленным расчётам, но стоило мне очутиться возле неё, чтобы я снова почувствовал себя трепещущим и взволнованным. Тот, кто мог бы читать в моём сердце в то время, когда она не была со мной, счёл бы меня холодным и бесчувственным соблазнителем, тот, кто увидал бы меня около неё, признал бы во мне неопытного, робкого и страстного влюблённого. Оба эти суждения оказались бы одинаково ложными; в человеке нет полной цельности, и почти никто никогда не бывает ни вполне искренним, ни вполне лживым.