Елена Чудинова. Мечеть Парижской Богоматери

Надо смотреть в глаза, надо видеть. Видеть, кого убиваешь. Только так можно взять на себя ответственность. А если ты не можешь убить, глядя в глаза – значит, и не стоит этого делать.

Вам кто-нибудь когда-нибудь говорил, что Вы – чудовище? Довольно симпатичное чудовище, надо признаться, но абсолютное.

Мы ведь по сути гостеприимный сердечный народ. Разве мы не предоставляем приют множеству мусульман-мигрантов? – А попробуй не предоставь. Такой вой по ЕС подымется. Но этого, конечно, говорить не нужно.

Трогал грязь – вымой руки, думал грязь – вымой душу.

Предателей нельзя прощать, нельзя, даже если у них красивые добрые руки и они умеют необидно сказать тебе «деточка». Даже если они сами понимают, что предатели.

И Веспасиан был дурень – деньги пахнут. А первичный крупный капитал – он еще и воняет. Деньги с самым пристойным запахом растут медленно.

Пустое брюхо только в восемнадцать лет романтично, в двадцать уже очень даже хочется кушать. Пара таких вот случаев, зафиксированных полицией, и проблемы с трудоустройством гарантированы. А родителям быстрей надоедает кормить взрослое дитя, чем ругать власти у себя на кухне. Потому что еды на этой кухне не так уж много.

Этого не будет, теперь она отчетливо понимала. Дело не в девчонке, не в ее револьвере, а в чем-то еще, в этом странном нелепом убеждении, что сопротивляться бессмысленно, потому что час настал. Так вот почему люди иногда так странно ведут себя перед смертью!

Война не может быть целью, она может быть только средством.

Тех, кто заявляет себя православными, больше, чем тех, кто верует в Бога. Подумай, дочка, они свели Православие к национальному колориту! К крашеным яичкам и куличам. Процент людей, соблюдающих посты, почти не увеличился, каким был при коммунистах, при гонениях, таким и остался. А священники на приходах жаловались на проблему «захожан». Это люди, считающие себя воцерковленными, но на самом деле они не таковы. Для «захожанина» нормально покрестить ребенка, но не думать о его религиозном воспитании, венчаться в церкви, а потом разводиться, ходить в храм раза два-три в год.

Человек, замуровавший себя в стенах собственного мировоззрения, ограничивает маневренность своей мысли.

Я видела женщин, которых влекли в рабство.
Их руки были связаны, волосы растрепаны.
Одна ступала разутой ногой в кровь мужа,
Другая спотыкалась о тело брата.
Каждая плакала о своем, а я – обо всех.
Об умерших родителях, и о тех, кто жив.
Слезы иссякли. Вздохи замолкли. Тоска не утихла.
Слушаю ветер – не принесет ли он вести?
Но не приходят ко мне родные тени.
Пропасть разверзлась между мною и близкими.