Мужчина при любых обстоятельствах должен собой уметь владеть.
Никто меня не знает.
И когда я, прямо у себя дома, среди родных и близких, самых близких и родных людей, у себя на диване, вроде бы в тепле и уюте, не знаю, как мне жить, и корчусь на этом диване от того, что никак не могу найти позу, чтобы вот такую вот позу найти и в ней замереть, чтобы была такая поза, чтобы хотя бы какое-то время не чувствовать боли, боли от того, что я не знаю, как мне жить.
А это ведь такая боль, которой так много, она же не помещается во мне, и с этой болью к врачу-то не пойдешь, не сможешь сформулировать, что болит. И никому не можешь, даже из самых близких и родных, объяснить, что же со мной происходит. ... какая-то там душа, что-то там болит.
Вот в каком смысле меня никто не знает.
Меня никто не знает, потому что у меня нет никаких слов, чтобы объяснить, что со мной происходит. И если в этом смысле меня никто не знает, а в этом смысле меня никто не знает, потому что я понимаю, что у меня нет этих слов; если в этом смысле меня никто не знает, значит я не часть человечества. Я не один их 7324742783, я всегда +1 к человечеству. И от этого мое одиночество не только неизбежно, но еще и обязательно... обязательно.
Нам приятно осознавать, что уж в чем-чем, а в людях мы разбираемся. Все. Все специалисты во всех.
Мы знаем, что происходит в тысячи километрах от нас. Знаем, кого арестовали, кого мучили в тюрьме в тысячи километрах. Но что происходит с близким родственником, с родным, ребенком, сыном, дочерью, другом, приятелем, не знаем. Не знаем и не хотим знать. Мы любим какого-то далекого заключенного, потому что его любить просто. Для нас это ничего не стоит. Мы не расходуем свою душу, мы не портим свое здоровье. Любим какого-то далекого человека. Смотрим телевизор, киваем головами, пьем чай и ложимся спать. А любить конкретно кого-то: этого, его, ее, меня — чудовищно трудно, невыносимо, сложно, невозможно трудно. Конкретно любить трудно. Как же можно так жить?
Ведь, действительно, не знают меня, прошедшие мимо мужчина и женщина. Они прошли мимо меня однажды, и даже не обратили на меня внимание...
Потому что они тогда вообще ни на кого не смотрели... они ни на кого не обращали внимания... потому, что они, так смотрели друг на друга! Что тем самым привлекли моё внимание и я проводил их взглядом.
Я проводил их взглядом и подумал... ну, как эти мужчина и женщина могут так друг на друга смотреть!?
Ведь, они же такие не красивые, оба!
<...> она много времени провела у зеркала, она долго создавала вот этот образ... и в итоге же, осталась довольна.
И, как бы она, наверное, была удивлена и возмущена, если бы ей взять и показать то, как я её увидел... ну, если бы была такая техническая возможность — подсоединить к моей голове проводки, вывести изображение из глаз на экран и показать ей... Она бы удивилась. Потому, что она бы, явно, увидела не тоже самое, что видела когда смотрела на себя в зеркало... И, наверное, как бы она была счастлива, в каком бы она наверное, была бы восторге, если бы ей показать, как её видел тот мужчина... тоже, если бы ему подсоединить проводки и показать ей... в его то глазах было видно, что он видит перед собой, что-то более прекрасное... и даже, более совершенное чем то, что видела женщина смотря на себя в зеркало...
Я всегда +1 к человечеству, но не его часть.
Мы можем прожить с человеком бок о бок всю жизнь... смотреть на жизнь, казалось бы, одинаково, и видеть её совершенно по-разному.
Детей надо баловать — тогда из них вырастают настоящие разбойники.
Mourir pour toi n'est pas mourir.
Умереть ради тебя не значит умереть.
— Будешь любить меня вечно!
— Буду! Целый месяц буду любить тебя вечно!
— Сынок, сынок, я должна тебе покаяться! Два слова! Я была несправедлива к твоей очаровательной жене под влиянием дурного чувства и хотя Базиль уверял меня, что она отвергла все предложения графа, мне всё-таки казалось, что они — заодно.
— Мама, что ж так сына плохо знаете, если думаете, что чисто женские разговоры могут меня поколебать?
— Сынок, это очень хорошо, что ты так в себе так уверен! Ревность — это...
— Мама, ревность — это неразумное дитя гордости или припадок буйного помешательства. А если Сюзанна мне когда-нибудь изменит, я ее заранее прощаю: ведь ей столько придется для этого потрудиться…
Тот, кто полюбит тебя,
Будет счастливцем.