Герберт Уэллс. Освобожденный мир

На протяжении всех веков истории находились люди, которые ощущали вокруг себя непознанное. И хоть раз услышав его зов, они больше не могли вести обычную жизнь, не могли удовлетворяться тем, что удовлетворяло их соседей.

Люди, которые мыслят только в масштабах собственного существования, не годятся для государственной деятельности.

Солдат был вне себя от сознания жестокого безумия войны, сознания, поразившего его вместе с пулей, которая мгновенно и навеки превратила его из искусного механика в калеку.

Сейчас повсюду, от Голландии до Альп, скорчившись, зарывшись в землю, лежит миллион людей, которые стараются как можно основательнее изувечить друг друга. Грандиозность этого безумия не укладывается в сознании.

Я видел безграничный эгоизм, чудовищное безразличие ко всему, кроме наслаждений и стяжательства, у тех, кто был наверху, но я видел также всю неизбежность этого, понимал, как неотвратимо произошло бы то же самое, если бы богачи и бедняки поменялись местами.

Управление государством — это смесь насилия, власти и попустительства, а закон — компромисс между противоположными интересами.

Богач тупел, а бедняк дичал и озлоблялся, и каждая новая возможность, открывавшаяся перед человечеством, делала богача все более богатым, а бедняка — все менее необходимым и поэтому менее свободным.

Тени высоких колоколен все росли и росли, пока не достигли горизонта и не слились с надвигающимся мраком и тогда медленно, неслышно, расправляя складки своего синего и все более отливающего черным плаща и мало-помалу обволакивая им землю, подкралась ночь.

Я увидел, как коротка и непрочна человеческая жизнь, целиком зависящая от случая, чудовищно беспомощная в осуществлении даже самых скромных своих замыслов.

Настало время, когда каждый должен вносить свою долю в общее дело, не ища выгоды для себя.

Люди — всегда порождение своего века. Мы стоим на фундаменте сложившихся представлений своей эпохи.

Я мог бы жить и умереть там, в этом иллюзорном раю сытого довольства. Я мог бы никогда не познать нарастающий гнев и обездоленных и отчаявшихся масс. В дни моего благополучия мне казалось, что мир устроен прекрасно.

Действовать — это значит непременно впасть в ошибку, а говорить — значит признаваться в своих ошибках, и тот, кто действует медленно, упорно, а главное молча, может скорее других рассчитывать на успех.