…Тогда это была адская смесь: острая, разрывающая все внутри боль потери, панический, до озноба, неверие в свои силы, отчаяние... Я тогда как будто зажмурилась, как будто мне нужно было пробежать... ну, скажем, через кладбище с привидениями и жуткими монстрами. Если бежать, закрыв глаза — вроде не так и страшно. И еще надо стиснуть зубы. Иначе превращаешься в беспомощный скулящий комочек, который неизбежно погибнет. Беспомощный, дрожащий от ужаса комочек я загнала в самую глубь души — пусть скулит там в уголке. А снаружи — ледяное спокойствие и выдержка. Иначе не выжить.

Время занесло песком великие города древности. Когда-нибудь и наш город, и все существующие сегодня города мира занесет этот песок времени. И Солнце, став сверхновой, сожжет к чертовой бабушке и Землю, и все, что к тому моменту останется от человечества. Но даже если не сожжет — ученые так и не пришли к единому мнению о конечной судьбе нашего светила — время неумолимо. Красавица, которую ты сегодня обнимаешь, через десять лет подурнеет, потом постареет, через тридцать-сорок — станет старухой, а затем умрет и истлеет под землей вместе с деревянной тарой, в которую ее упакуют. Если, конечно, к моменту ее смерти в моду не войдет другой погребальный обряд. Что, разумеется, не имеет значения. Значение имеет лишь то, что здесь и сейчас, а не когда-нибудь послезавтра.

Мои сны, если честно, намного приятнее и красочнее моей реальности. И жаловаться вроде бы не на что… Все бы хорошо, если бы не проклятые «но». Как песчинки в шестернях часового механизма: вроде и прекрасные часы, а врут, хоть тресни. А то и вовсе не идут. Осуществляясь, мечта оказывается совсем не такой сладкой, как в вожделении. С привкусом не то горечи, не то вовсе затхлости. И женщина, которой грезил, вблизи — совсем не та, которой казалась, и любимая работа потому перестает приносить радость. Точнее, и у этой радости теперь какой-то неясный, но очевидно неприятный привкус. Фальшивый звук, который портит звучание целого оркестра...