У меня бывало — скажешь человеку правду о нём и тот час же возненавидишь его за это.

Разговаривать и одновременно есть — довольно сложная наука. Владеют ею, я заметил, только престарелые кавказцы.

Первая же моя осмысленная тирада вызвала её раздражение. Как будто актер позабыл свою роль.

Литературе нельзя доверять свою жизнь. Поскольку добро и зло в литературе неразделимы. Так же, как в природе.

Разместили нас в гостинице «Хилтон». По одному человеку в номере. За исключением прозаика Белякова, которого неизменно сопровождает жена. Мотивируется это тем, что она должна записывать каждое его слово.
Помню, Беляков сказал литературоведу Эткинду:
– У меня от синтетики зуд по всему телу.
И Дарья Владимировна тотчас же раскрыла записную книжку.

Как почвенники, так и либералы с болью думают о родине. Но есть одна существенная разница. Почвенники уверены, что Россия еще заявит о себе. Либералы находят, что, к величайшему сожалению, уже заявила.

Ковригин недовольно сказал:
— Наши лошади в три раза больше!
— Это пони, — сказал мистер Хиггинс.
— Я им не завидую.
— Естественно, — заметил Хиггинс, — это могло бы показаться странным.

Юмор — инверсия разума.

Мама говорит, что когда-то я просыпался с улыбкой на лице. Было это, надо полагать, году в сорок третьем. Представляете себе: кругом война, бомбардировщики, эвакуация, а я лежу и улыбаюсь. Сейчас всё по-другому. Вот уже лет двадцать я просыпаюсь с отвратительной гримасой на запущенной физиономии.

Прошлогодний календарь не годится сегодня.