Стефан Цвейг. Мария Стюарт

... счастье приносит друзей, а несчастье их проверяет.

У каждого в жизни бывают ошибки, которые никогда и ничем не исправишь.

Наилучший выход из душевных затруднений — выход в деятельную жизнь.

Требовать логики от страстно влюбленной молодой женщины, все равно что искать солнце в глухую ночь.

Только страсти дано сорвать покров с женской души, только через любовь и страдание вырастает женщина в полный свой рост.

... ненависть, умеющая молчать, во сто крат опаснее, чем самые неистовые речи...

Но чтобы пользоваться успехом у женщин, и не нужно быть красавцем: уже терпкое дыхание мужественности, исходящее от таких сильных натур, какое-то неистовое своенравие, безоглядная жестокость, самая атмосфера войны и победы дурманят их чувства. Ничто так не будит в женщине страсть, как трепет страха и восхищения – легкое сладостное чувство жути и опасности только усиливает наслаждение, придает ему неизъяснимую остроту.

... страсти можно лишь до поры до времени держать в узде: даже в королеве женщина в конце концов предъявляет самое священное свое право — любить и быть любимой.

Неведение — великое преимущество детства.

Ни один врач не знает такого живительного снадобья для усталого тела, для поникшей души, как надежда.

Смысл и назначение всякой последующей любви в том, что она питается и усиливается своими предшественницами. Все то, что человек лишь предугадал в любви, становится действительностью в настоящей страсти.

Плох тот дипломат, который не способен в трудную минуту соврать, не краснея.

Страсть, как болезнь, нельзя осуждать, нельзя и оправдывать; можно только описывать ее с все новым изумлением и невольной дрожью пред извечным могуществом стихий, которые как в природе, так и в человеке внезапно разражаются вспышками грозы. Ибо страсть подобного наивысшего напряжения неподвластна тому, кого она поражает: всеми своими проявлениями и последствиями она выходит за пределы его сознательной жизни и как бы бушует над его головой, ускользая от чувства ответственности. Подходить с меркой морали к одержимому страстью столь же нелепо, как если бы мы вздумали привлечь к ответу вулкан или наложить взыскание на грозу.

Человек, который закабалился политике, больше себе не принадлежит и подчиняется иным законам, нежели священные законы сердца.

Чем добросовестнее изучаешь источники, тем с большей грустью убеждаешься в сомнительности всякого исторического свидетельства <...> ни тщательно удостоверенная давность документа, ни его архивная подлинность еще не гарантируют его надежности и человеческой правдивости.

Только слабые натуры покоряются и забывают, сильные же мятутся и вызывают на неравный бой всесильную судьбу.