Люди поразительно недоверчивы друг к другу, все время ожидают нападения, отсюда их чудовищная агрессивность.
Самое тяжелое во всех настоящих несчастьях — это необходимость жить дальше.
Не надо бояться октября <...>, октябрь прекрасен, быть может, прекраснее всех месяцев года, даже мая. Май мучает надеждой, обещаниями, которые никогда не сбываются, октябрь ничего не обещает, не даёт и тени надежды, он весь в себе. А за ним — тьма, холод, слякоть, мокрый снег, огромная ночь, конец. Но как красиво сейчас! Какое золото! Какая медь! И как чудесна зелень елей в лесу и лоз над рекой! И до чего же зелена совсем не увядшая трава. А над всем — чистое голубое небо. Тверда под ногой, будто кованая, дорога, лужи подёрнуты уже не сахаристым, тающим ледком, а тёмным, непрозрачным и твёрдым. И великая пустота тихого, просквоженного от опушки к опушке леса: ни птицы, ни зверька, ни насекомого, ни шороха, ни писка, ни свиста.
Дети — одна из вечных иллюзий человечества. Наивность, показывающая, что человек ещё не до конца испорчен. Ведь никто не ждёт, что из куриного яйца вылупится страус, что из щенка шакала вырастет большой бегемот, но все ждут, что из младенца выйдет обязательно не такая сволочь, как мы все, а нечто «порядочное». Забывают, что из младенца может выйти только человек, и умиляться тут абсолютно нечему.
Наступил час, когда все слова уже сказаны, и остается только плакать.
Фраза принадлежит суданскому поэту Мохаммеду Маджубу.
Как старый сад, уходит назад в землю целое поколение. Но все, даже самые старые, уходят недоростками. Ни про одного нельзя сказать, что он покончил счёты с жизнью. Каждый лишь собирался начать жить, ещё надеялся, ждал. Это умирают не старики, а дети, с детским легкомыслием, надеждами, с детским неведением самих себя.
Чего только не придумывает подсознание, чтобы человек мог поступать так, как ему хочется, а не так, как нужно.
Нельзя обнажать какие-то вещи, что-то надо знать поврозь, нельзя говорить об этом друг с другом, иначе наступает не животная — у тех всё чисто, — а сугубо человечья разнузданность.
Перепечатывая дневник для издания, я не добавил в нем ни строчки, но кое-что изъял... Щадя порой людей не заслуживших доброго слова. В справедливости первого — я убежден. Изначальным выбором руководило подсознание — самый чистый источник. В справедливости второго — не очень… Почему скверные поступки позволительны, а разговоры о них — табу?
Если у тебя хватало мужества быть дурным в жизни, не пасуй перед своим изображением в литературе.