С возрастом вопросов остаётся всего пара. Сколько ещё? И что делать с тем временем, что у меня осталось?
Жизнь — сплетение множества событий в вероятностной системе координат. Я лишь наблюдаю за происходящим, экстраполирую отдельные факты и пытаюсь предугадать, как их последствия пересекутся в будущем. В этом смысле очень интересно копаться в прошлом: выбираешь себе любую сферу человеческой деятельности, отмечаешь какие-то случайные события — скажем, 40-летней давности, и начинаешь прослеживать их исторические последствия. Для меня сейчас нет занятия более увлекательного.
Я часто изменяю своё мнение. Сегодня не согласен с тем, что говорил вчера. Я ужасный лжец!
Больше всего в жизни я жалею о том, что я так и не научился откровенно говорить со своими родителями, особенно с отцом.
Я не интеллектуал — более того, всерьез обеспокоен попытками американской прессы рекламировать меня как «интеллектуала новой волны». Кто я? Попробую сформулировать. Мастер осязательного мышления, скажем так. Да, я познаю мир наощупь.
Я всегда ощущал себя инструментом некой высшей силы, но что именно движет мной, так до сих пор и не понял. Наверное, каждый рано или поздно начинает догадываться, что живет здесь не ради себя самого. Осознав свою причастность к чему-то высшему, человек обращается к религии, к Богу. Это проторенный путь, но даже он очень важен для понимания происходящего, поскольку доказывает: люди в большинстве своём осознают, что направлены сюда не просто так, а ради какой-то неясной цели. Я, во всяком случае, очень сильно ощущал в себе вектор предназначенности.
июнь, 1973
Даже не могу представить, сколько тысяч раз и сколько тысяч людей подходили ко мне и говорили: «Эй, давай станцуем». Господи, я ненавижу танцевать. Это же так глупо.
"Let’s dance" ("Давай станцуем") — один из самых известных синглов Боуи.
Я всегда чрезвычайно настороженно относился ко всяким «движениям» и любым понятиям, которые принято заключать в кавычки.
Мы ясно почувствовали, что ни в чем больше нет правды и что будущее не настолько прозрачно, каким казалось раньше. То же можно было сказать и о прошлом. Поэтому каждый делал, что хотел. Если мы нуждались в каких-то истинах, то могли создать их сами. Мы заявляли, что «мы — будущее, которое наступило уже сегодня».
Когда я мучаюсь над концовкой стиха, то прибегаю к последнему средству — откровенной алогичности.