Гленнон снова расплакался: он понял, что любовь дяди Джоба – это что-то вроде: «Можешь поплакать, ничего страшного». А любовь Ли говорила ему: «Я выслушаю тебя и поверю, я буду с тобой».

Дядя Джоб опустил руку на плечи Гленнона. Тот придвинулся ближе, стараясь передать ему свою любовь. «Я рядом, что бы там ни было!»

Гнев – такая вещь… Часто нет никаких признаков того, что сейчас будет вспышка. Поэтому Гленнону приходилось всегда быть готовым к этому. Но… он никогда не был готов. Никогда.

Сомнения и отрицание всегда есть в ужастиках. Люди не хотят верить, что с ними может случиться что-то плохое. Но иногда самое страшное в том, что людей заставляют поверить, что всё в порядке и ужасы – только в их воображении. Чудовище старается убедить людей, что оно не чудовище.

Страх охватил Гленнона. Это был совсем не тот страх, который появлялся, когда папа кричал на него. Этот страх поселился в его груди и сжимал сердце. От этого страха было больно.

Не твоя забота убеждать взрослых. Взрослые должны защищать тебя, а не наоборот.

— Вы же призраки! – воскликнул Гленнон.
— Это не значит, что моё существование ничего не стоит!

Ты причиняешь боль другим, потому что тебе самому больно. Боль терпеть тяжело.

Деревянное тело дяди Джоба гнулось под ветром, но не ломалось. Он стоял крепко.
«Я защищу вас», — как будто говорила его любовь.

— Ты знаешь, почему призраки не любят свои отражения? – Гленнон пристально посмотрел на Эверетта. – Неприятно видеть горькую правду. Особенно если ты себе не нравишься или тебя преследует то или тот, кто тебя и создал!

Этот шум заполнил уши Гленнона, и снова поднял вопрос: «Кем он должен быть теперь?»
Счастливым Гленноном или Гленноном, старающимся угодить папе, Гленноном, умеющим перестать плакать, когда на него кричат, потому что если плакать, когда на тебя кричат, кричать будут только сильнее?

— Нелегко решиться оставить всё позади, — заметила смотрительница Санч, — нелегко меняться.

Даже в смерти возможна надежда.