Он распускал зонтик, пока шёл дождь, то есть страдал, пока длилась скорбь, да и страдал без робкой покорности, а больше с досадой, с гордостью, и переносил терпеливо только потому, что причину всякого страдания приписывал себе самому, а не вешал, как кафтан, на чужой гвоздь.

Воспоминания — один только стыд и рвание волос.

Письмо вышло длинно, как все любовные письма: любовники страх как болтливы.

— И я, может быть, женюсь! — сказал Александр на ухо дяде.
— Закрой клапан, Александр!

Разбери-ка, как любовь создана, и сам увидишь, что она не вечна! Живость, пылкость и лихорадочность этого чувства не дают ему быть продолжительным. Любовники-супруги живут всю жизнь вместе — правда! да разве любят всю жизнь друг друга? будто их всегда связывает первоначальная любовь?

Вечная беготня взапуски, вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности, перебиванья друг у друга дороги, сплетни, пересуды, щелчки друг другу, это оглядыванье с ног до головы; послушаешь, о чем говорят, так голова закружится, одуреешь. <…> Скука, скука, скука!... Где же тут человек? Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?

Где же любовь? О, любви, любви жажду!

Недостатки везде можно найти, если захочешь искать их.

У сердца, когда оно любит, есть свой ум... оно знает, чего хочет, и знает наперёд, что будет.

Хитрость близорука: хорошо видит только под носом, а не вдаль и оттого часто сама попадается в ту же ловушку, которую расставила другим.