Без сохранения мысли процессы самоговорения языка не только не просвещают человека, но уродуют его, превращают его в раба собственной способности говорить. Добившись всеобщей грамотности, научив людей писать, читать и говорить на темы, которые они не пережили, не испытали собственной жизнью, мы получили превращенное движение языка и мысли, псевдоязык мышления, или язык квазимышления.
Поэзия Н. В. Гоголя – это музыка безусловной и бескрайней жизни, величия и торжества творения, взламывающего любые опрокинутые на него человеком границы, как бы тот ни пытался убежать и скрыться от этого. Сущее не преследует человека, не связывает его обязательствами и не стесняет ограничениями. Русская поэзия в том, что живой человек свободен, свободен абсолютно и безусловно, жизнь-эгрегор от него ничего не требует и не навязывает, она наполняет человека собой, даром и ничего не спрашивая взамен. Художник замирает в восхищении перед грандиозностью поступи жизни, перед её «великим безразличием» ко всему, к абсолютно всему, что она собой наполняет.
Отсутствие адекватного самовосприятия означает полную невозможность какого бы то ни было понимания вообще.
Вся загадочность русской души заключается в том, что она живая, что она пре-бывает – в таинственном и неуловимом, но одновременно абсолютно доступном и очевидном – живом опыте жизни; русская душа ориентирована на всё живое, она не созерцает в себе жизнь как восточная душа, и не полагает свою жизнь в мир, как это делает западная душа, а – здесь и сейчас – живёт тем, что соединяет в себе и мир, и человека, живёт самой жизнью, собой и миром как жизнью!
Человек, вопреки желанию философов, не может контролировать мир. Тот, кто стремится мир контролировать, не может контролировать даже себя. Почему? Потому что намерение и реализуемое посредством его действие (например, движение или речь) формируется само, по своим собственным законам, не поддающимся контролю человека.
Утраченное время Пруста – это время приближения к истине, за которое он не смог её разгадать, это время приближения к бытию, за которое он не сумел к нему приобщиться, это время его свободного личного действия, которое ему не хватило сил совершить. Несовершённое действие, несказанное слово, недодуманная мысль, имеют такие же важные и необратимые последствия для нашей жизни, как и совершённые поступки; судьбоносные встречи остаются таковыми, несмотря на наше отношение к ним, и наш действительный выбор происходит именно здесь и сейчас.
Тема служения у Н. В. Гоголя одна из основных, предмет его постоянного и даже настойчивого внимания. Дело в том, что примерно к середине ХХ века в России сложилась особая ситуация – невозможности традиционного, привычного и понятного исполнения служащими своих прямых обязанностей. По наблюдению Н. В., «дух приобретения», сначала овладевший Европой и затем проникший в Россию, подменил общее для всех русских дело, – службу отечеству, вере и людям, на службу каждого себе самому. Это разделило людей, превратило их из государственных, то есть объединенных одним целым, чиновников даже не в наемников, работающих за деньги, а в мошенников и воров, использующих государственную службу ради личного обогащения. Русские перестали служить, быть солдатами своей страны: «старая шинель» износилась до такой степени, что уже не только не грела человека, но даже не прикрывала и не защищала его.
Пророчество в русской культуре имеет совершенно другой смысл, чем в западной или восточной, а именно: внимание русского направлено не на предметность происходящего, как на западе, а на единство жизни как стихии творения. Русское пророчество – не разгадывание и не предвидение того, что неминуемо будет по независящим от людей обстоятельствам, и, тем более, не прямое причинение будущих событий (обратное по отношению к предсказыванию).
Русский человек – не ясновидец, предвидящий независимое от него будущее, и не колдун, это будущее создающий.
Русское пророчество – это со-творение, которое достигается обращенностью всей силы внимания на саму стихию творения с удерживанием всего того, что стало для человека живым, значимым и важным благодаря «невольному прикосновению мысли к верховному промыслу». Русское пророчество невольно потому, что не придумано человеком, не может быть им создано, помыслено, придумано, желаемо; оно рождается самой жизнью и только в этом смысле невольно! Но в то же самое время оно причастно стихии творения, поскольку волит то, на что направляет своё внимание, и тем самым волит, пророчествует будущее.
В отличие от экзистенциализма, точнее – в отличие от будущего экзистенциализма, да и вообще западной философии и культуры, в которой действие силы жизни воспринимается человеком как некоторая недоступная сущность, трансцендентная сила, которая навязывает человеку происходящее как установившееся теперь положение вещей, в том числе – его место в этом установленном трансцендентной силой порядке, Толстой открывает для себя совершенно другой – русский – тип отношения к жизни.
Для Толстого в русской культуре нет борьбы с жизнью, нет этого ростиньяковского «теперь между тобой и мной», нет этого наполеоновского «главное ввязаться в драку, а там посмотрим» и нет даже этого фолкнеровского «уже выкатываются пушки, уже разворачиваются знамёна», потому что внимание русского человека направлено не на происходящее и установление своего места в нём, а на единство происходящего, единство всего, которое необходимо удержать, чтобы сама жизнь выбрала то одно из удержанного бесчисленного всего, то одно, которое станет путём человека.
Формирующая матрица русской культуры направляет внимание человека не на круговорот превращений, как на востоке, и не на необратимость превращений, как на западе, а на стихию этих превращений, на стихию жизни или стихию творения, то есть на единство всего живого или существуюшего. Русская культурная матрица сосредоточена на единстве живого, претерпевающего как круговоротные, так и линейно-необратимые превращения.
Чем дольше я всматриваюсь в родовую цивилизацию, тем большее восхищение я испытываю. Именно восхищение, хотя всматриваюсь я всего лишь в мною же создаваемый конструкт, в реконструкцию, в которой, однако, я все больше узнаю самого себя, человека, над головой которого звездное небо и в груди которого моральный закон. Да, друзья, я плоть от плоти и кровь от крови родового человека! По точному замечанию Канта, я «исполняюсь чувствами», прикасаясь к родному! к тому, что для меня живо, — аленькому цветочку, пню-древню, щуке-велению, море-океану, коньку-горбунку, царевне-лягушке, снежинке-снегурочке, ведьме-панночке, большой медведице и царь-лебедю.
Мышление является принципиально не-предметной формой жизни, так как появляется в результате усложнения природы человека, которое произошло с появлением феномена Я, или, как любят говорить философы, разума, способности к намеренному формированию намерения. То есть особенность современного человека, по сравнению с первобытным и магическим, заключается в его способности, а, следовательно, необходимости, определять то намерение, которое будет формировать его жизнь.
Для русского типа культуры война – это неестественное состояние человека прежде всего потому, что она разрушает единство всего живого, на которое направлено внимание русского человека. Подавлять, а тем более убивать другого человека, является разрушением самого главного для русского – человека как жизни, или жизни самой по себе, собственно жизни.
- 1
- 2