— Вот оно, — произнес я. — Европа в кофейной чашке.
— Точно, — согласилась Нина. — Привкус католицизма и абсента с долгим фрейдистским послевкусием и нотками Третьего рейха.

Назвать её кухонькой было бы преувеличением. Это была недокухня. Хня. Кухнетка.

— Хотите узнать потрясающий факт про Оливера? — спросил Блюц.
— Он питается воздухом? — с надеждой спросил я. — Мы готовили на восьмерых.

Мир моей лжи был настолько уютен, что меня охватило желание забраться в него, как на тёплый пыльный чердак с игрушками, и не вылезать.

Мы были молоды. Нас было двое; ее логика охлаждала мою порывистость, мой задор нивелировал ее робость.

... Манхэттен кишел пошляками, позерами и подражателями, которые оценят качество, только когда им это прикажет какой-нибудь журнал, канал, портал, «Вог», блог, Бог.

Любой перевод — пересадка лица. В лучшем случае у пациента будут нос, рот, губы и т. д. Именно этими очевидными и объективными критериями (ноздри две? порядок!) измеряется успех операции; о красоте говорить бессмысленно. Красота не имеет отношения к выживанию. Венеры не выйдет, и ладно — главное, чтобы не вышла Дора Маар.