Мне кажется, что одна рука — хорошо, две лучше, но три уже многовато.

— Какая же ты зануда! — утверждает Ева.
— Приставала! — обзываюсь я.
— Кислятина! — смеется Один. — Заядлее сутяги чем ты, в мире больше нет. Неужели ты собираешься провести остаток жизни в одиночестве?
— Да. — буркаю я, нахлобучившись.
— Я не могу этого допустить.

Когда все закончится, мы непременно уберемся подальше отсюда, сколотим себе уютным домик, и, состарившись, умрем с разницей в пару минут (чтобы я успела выругать его за то, что он меня, старую развалюху, бросил). Было бы неплохо так закончить.

Страх — это не слабинка или врожденный порок, это всего лишь чувство, которое заставляет нас действовать или остановиться. Но ему не запугать меня, ха! Ни разу в жизни я еще не сдрейфила так, чтобы зарыться в норку, как мышонок, и не высовываться оттуда.

Папа часто говорил, что нет ничего приятнее, чем посидеть в беззвучии и послушать металлический лязг своих мыслей. А Касс, по-моему, не очень любила уединение, утверждая, что нет звука хуже, чем гул тишины, в котором что-то пугающе шевелиться.

— Помни, что я тебе сказал.
— У меня всегда каша в голове, трудно что-то разобрать.