На часах был ровно ноябрь.

И Фрэнк не понял, почему, но все до единого в аудитории громко засмеялись, даже его красавица смеялась громко и заливисто, отчего вмиг перестала казаться Фрэнку красавицей.

— Нееет, – прошептал Фрэнк, – ты этого не сделаешь.
— Конечно, нет! – воскликнул Джерард. – Мы это сделаем.

— А еще он на телку похож!
Это сказал один из тех парней, которые сегодня подходили к Фрэнку. Пьеро развернулся к нему и тихо, очень тихо, но при этом как-то дерзко ответил:
— Если бы мне моя девушка не давала, мне бы тоже везде телки мерещились.

Нас не любили, потому что мы делали то, что хотели. Мы были свободны, я сейчас свободен, а они нет.

Они на самом деле тоже хотят быть такими, сумасшедшими и безбашенными, но их останавливают выдуманные ими же всеми границы. Вот они и ненавидят меня за то, что я могу так делать...

Мама говорит, что если он не перестанет шляться и ругаться матом, она перестанет его кормить, а бабушка постоянно ворчит, какой он худой, и пичкает его пирожками.

Следом вошел отец, теперь постоянно хмурый и почти никогда не бритый. Он был выше мамы, носил свитера и брюки, казался очень крепким и немного суровым, и если долго в него вглядываться, то можно увидеть, что он разваливается на части.