В Октябре ленинградские окна обросли жестяными печными трубами. Отопления не было и буржуйки клепались из любых подручных средств. Большой удачей считалось достать железную бочку или огромный молочный бидон.

Снаряды барабанили слева и справа. Катя их не боялась, она вообще ничего не чувствовала, но, слыша раскат выстрела, наклонялась и прикрывала раненого своим телом. Не потому что она его любила, а потом что так надо, и это «надо» сейчас было самым главным на свете.

Пленный ефрейтор 1-й батареи 768-го артдивизиона Вилли Беккер на Нюрнбергском процессе говорил: "...задача дивизиона состояла в обстреле Ленинграда. Командир батареи мне сказал: «Ваша задача — уничтожение Ленинграда». Мы точно знали, что в Ленинграде много гражданского населения, по нему мы и стреляли».

Всю жизнь я просидела на диете и, спрашивается, зачем? Чтобы околеть от голода? Ирония судьбы, как любил говорить наш балетмейстер.

Передвигаться приходилось почти наугад, ориентируясь на светящиеся кружки на пальто прохожих. Деревянные брошки, намазанные фосфором, пользовались большим спросом.

Он метнулся в комнату, торопливыми движениями разломал сухарь, бросил его в кружку с кипятком, размешал. «Мама, возьми. Тебе надо поесть.»

Выйдя из-за стола, старик подошел к наборному полотну с ликом Христа и ласково погладил нимб заскорузлыми пальцами. — Войны заканчиваются, а красота вечна. Я вам больше скажу: созданное в трудные времена всегда несёт в себе большую глубину.

Нормы выдачи хлеба с 20 ноября по 25 декабря 1941 года: рабочим — 250 граммов, служащим и членам их семей — 125 граммов; личному составу военизированной охраны, пожарных команд, истребительных отрядов, ремесленных училищ и школ ФЗО, находившемуся на котловом довольствии. — 300 граммов.

Наверное, Бог дает горе для того, чтобы потом научиться жить в радости.

Город зарос снежными сугробами. Не убранный снег возвышался белыми горами. Неподвижно стояли трамваи и троллейбусы с выбитыми стеклами, над ними ветер раскачивал оборванные обледеневшие провода. Ленинград превращался в город-призрак.

В последнее время бомбить стали меньше, а обстрелы, наоборот, усилились. Из-за внезапности горожане обстрелов боялись больше, потому что проход по городу становился чем-то вроде лотереи: убьёт — не убьёт.

Сначала топили списанными книгами, но бумага прогорала моментально. «Будем сжигать стулья из читального зала», — распорядилась заведующая библиотекой Галина Леонидовна, — пусть я за порчу имущества под суд пойду, но смерти сотрудников на моей совести не будет. Как ни странно, но работы в библиотеке было много.

Непостижимо, но люди читают.

23 ноября в Ленинград по Ладоге доставили 52 тонны продовольствия. Из-за хрупкости льда грузовики везли по два-три мешка, и даже при такой осторожности несколько машин затонуло. Позже к грузовикам стали прикреплять сани — это позволяло уменьшить давление на лёд и увеличить количество груза.

Тридцать километров пути — это много или мало? Мало, если ехать по шоссе под мирным небом да хорошей погодке. И очень много, если под полуторкой трещит тонкий лёд, чёрными провалами зияют полыньи, колёса прокручиваются на гладком льду, а сверху сыплются бомбы и стрекочут пулемётные очереди.

Да вы не бойтесь, товарищ военфельдшер, всё будет добренько. милое словечко зазвенело в воздухе, словно колокольчик, и, возвращаясь к своим, Лера повторяла про себя это «добренько», думая о том, что, несмотря на жестокую войну, мир вокруг наполнен добротой и любовью.