Конечно, когда мы говорим «романтический герой», то это вовсе не Чайльд Гарольд, не Печорин. На самом деле — это сам поэт. Это Байрон, Лермонтов. Оно, конечно, прекрасно, что они так жили, но ведь чтобы эту традицию поддерживать, требуется масса вещей: на войну пойти, умереть рано, чёрт знает что ещё! Ибо при всём разнообразии жизненных обстоятельств автора, при всей их сложности и так далее вариации эти куда более ограничены, нежели продукт творчества. У жизни просто меньше вариантов, чем у искусства, ибо материал последнего куда более гибок и неистощим. Нет ничего бездарней, чем рассматривать творчество как результат жизни, тех или иных обстоятельств. Поэт сочиняет из-за языка, а не из-за того, что «она ушла».
Первая любовь — это навсегда и повсюду. Противоположный пол, творчество, город, работа… — всё едино. Зависит от обстоятельств, в которые мы помещаемся жизнью.
«Романтическая любовь» — это в значительной мере не что иное, как состояние страха, переходящего в ужас, невроз навязчивых состояний (постоянное неконтролируемое возвращение мыслями к определенному действию, событию или человеку) и необоснованная эйфория, сравнимая с маниакальными фазами у больных маниакально-депрессивным психозом.
Фантазия – это творчество, а творчество – это бунт.