— Придвинься, ты вкусно пахнешь. А ведь ты не прижалась бы ко мне грудью, не будь я в инвалидном кресле.
— Вот как, да? Ты бы даже не взглянул на эту грудь, если бы не инвалидное кресло. <...> А я бы могла оказаться тут только в качестве официантки, то бишь невидимки. Я права?
— Да, но у меня оправдание — я был говнюком.
— Точные результаты выборов сообщат через две недели.
— Так долго?!
— Не нравится — езжай в Россию!
Хоть бы кто тряхнул, приказав быть лучшей!
Одеяло б сдернул с моей постели!
Ветер Перемен! Оставайся, слушай.
Мама будет в Турции две недели.
— Тебе не отказали, тебе всего лишь продлили срок. Смешно, всего на две недели!
— На две недели?... Да эти две недели для меня... как два столетия! Как две вечности!... Я едва дожидаюсь следующего дня... Ты знаешь, как я ждал этого? Как я готов был карабкаться на небосвод и собственными руками, сжигая в пепел ладони, подталкивать застывшее солнце, чтобы скорее закатывалось за край земли!... Я считал, нет — не дни! — я считал удары сердца, между ними проползали эпохи. А ты говоришь — две недели.