Я хочу заболеть.
Очень сильно. А лучше – смертельно.
Чтобы видеть твой страх.
Чтоб тобой завладеть безраздельно.
Таять воском. Песком
Уходить сквозь любимые пальцы
Чтобы, жаждой влеком,
Ты не мог от меня оторваться.
Чтоб, тоскою томим,
Ты не мог на меня наглядеться.
Чтобы взглядом одним
Поражать тебя в самое сердце.
Чтоб меня на руках

Мы последний раз встретимся, правда?
Ты мне встречу, прошу, обещай,
Мы с тобою увидимся завтра,
Чтоб промолвить друг другу “Прощай”.
Чтоб еще раз улыбку увидеть,
И в глаза еще раз посмотреть,
Чтоб любовь свою возненавидеть,
Но по-прежнему боли хотеть.
Мы увидимся в полночь, наверно,
В час, когда все вокруг уже спят,
Мы друг друга поймём, непременно,

А ты меня обидел и расстроил.
Ты просто мне привиделся во сне.
Ты новый мир себе теперь построил…
А старый бросил под ноги ко мне.
Ты не такой, какого я любила.
Такой, как все. Но жаль тебя терять.
А я твой мир так бережно хранила…
Чтобы потом вернуть тебе опять.
А ты всего лишь дым, мираж в пустыне,
Виденье воспаленных моих век.

А ты меня обидел и расстроил.
Ты просто мне привиделся во сне.
Ты новый мир себе теперь построил…
А старый бросил под ноги ко мне.
Ты не такой, какого я любила.
Такой, как все. Но жаль тебя терять.
А я твой мир так бережно хранила…
Чтобы потом вернуть тебе опять.
А ты всего лишь дым, мираж в пустыне,
Виденье воспаленных моих век.

Памяти погибшего шахтера
И ты ушел….и больше нет тебя.
А я ведь с самых ранних лет тебя
любила!
И, знаешь, так порой корю саму себя
За все, что с нами не было и было.
За то, что ты увидеть не успел,
Как вырос сын, как дочь сказала «папа».
Лишь ветер у могилы гулко пел,
И кот бездомный скреб ограду лапой.

Как тяжело порой бывает жить!
Когда несправедливо сердце ранят.
Как тяжело любить или дружить,
Когда в ответ терзают и тиранят.
Как тяжело порою принимать
Обиды, камнем брошенные в душу.
И молча замечаниям внимать,
Когда характер просится наружу.
Как тяжело порой бывает ждать,
Что кто-то, наконец, тебя полюбит
Такой как есть, чтоб всю себя отдать!

Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
— Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.
Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.
Собака не взвыла ни разу.
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.