Борис Акунин. Внеклассное чтение

О великий и могучий, сам чёрт в тебе ногу сломит.

О, сколь ненадежна клетка, в которую разум и достоинство заточают дикого хищника, что таится в нашей душе! Я чуть было не превратился в чудовище.

Спасибо за то, что на свете есть чудеса, и не стоит подвергать их химическому анализу.

Да, в Советском Союзе было много скверного, но ведь немало и хорошего. На счету у злодеев-большевиков по меньшей мере три великих свершения, оказавшиеся не по зубам монархии: накормили голодных, обучили неграмотных и победили германский империализм.

Если их убить, нам будет проще. Но я не сторонник этакой простоты.

А сколько в истории было случаев, когда любовь проповедовали злые? И учили всех любви, и заставляли любить насильно, и убивали тех, кто не хочет любить или любит неправильно?

Добро — опасная штука, если к нему приохотить человека без тормозов.

Отчего многие умники так любят лишать себя свободы, добровольно подчиняясь силе, которую почитают за высшую?

Вне всякого сомнения, Москва — существо женского пола. У нее ослаблено чувство времени, поэтому в отличие от городов-мужчин, она равнодушна к прошлому и живет исключительно настоящим. Вчерашние герои и вчерашние памятники для нее мало что значат — Москва без сожаления расстается с ними, у нее короткая память и несентиментальное сердце. Это у мужчины сердцебиение и слезы умиления на глазах, когда он встречает возлюбленную прежних лет. Женщине, во всяком случае большинству из них, такая встреча неинтересна и даже неприятна, поскольку никак не связана с ее нынешними проблемами и сегодняшней жизнью. Вот и Москва точь-в-точь такая же, обижаться на нее за это бессмысленно.

Хороша у вас выйдет крепость гармонии и справедливости, если на строительный раствор вы употребляете кровь детей. Подумайте об этом на досуге.

... Что самое трудное в христианском учении? Любить всех людей одинаково — что ближних, что дальних...

Отчего в цивилизованном мире цветы — непременные спутники смерти? Чтобы компенсировать ее безобразие? Нет... Мы встречаем и украшаем смерть цветами, чтобы напомнить самим себе: последние корчи закончившейся жизни в то же время — родовые судороги нового бытия.

У нас Россия, а не Европа. Испокон веку так заведено: государство дает служивому человеку должность, а кормить себя он должен сам — как говорится, в меру своей испорченности.