Даниэль Глаттауэр

Музыка — это жизнь. Пока она звучит, ничто не умирает навсегда.

Спокойное море не каждому по плечу. Одни воспринимают штиль как внутренний покой, другие — как застой.

Спать можно только друг с другом, а не вдвоем против кого-то третьего.

Зачем ты это делаешь? Зачем ты делаешь ещё тяжелее то, что и так тяжело само по себе?

Поверьте, это всё виски! Виски и я. Я — то, что сидит во мне, и виски — то, что оно из меня извлекло.

Чего мне недостает, Лео? Тебя. (И недоставало еще до того, как я узнала, что ты существуешь.)

Бегство — это не конец, это лишь отсрочка конца.

…реальная любовь возможна без многих составляющих — без секса и страсти, без дружбы и интереса, без цели и смысла, без денег и уважения, даже без будущего. Но только не без поцелуя взасос.

Как должны развиваться наши отношения? Как прежде. Должны ли они вообще развиваться? Обязательно.
В какую сторону? Ни в какую. Просто пусть они не кончаются. Ты живешь своей жизнью. Я живу своей. А тем, что остается, мы живем вместе.

Разделенная постель — это полпостели. Разделенная боль — это двойная боль.

Ноль градусов в мегаполисе — это слишком мало, чтобы замерзнуть, и слишком много, чтобы оттаять.

Если не получается ни с ней, ни без неё, значит, остаётся только одно: вместо неё!

Вы не обратили внимания на то, что мы абсолютно ничего не знаем друг о друге? Мы создаем в своем воображении некие виртуальные образы, составляем некие иллюзионистские фотороботы друг друга. Задаем вопросы, вся прелесть которых состоит в том, чтобы они оставались без ответа. Мы превратили это в своего рода спорт – пробудить любопытство собеседника и разжигать его все сильнее, оставляя без удовлетворения. Мы пытаемся читать между строк, между слов и скоро уже, наверное, начнем читать между букв. Мы судорожно пытаемся как можно точнее оценить друг друга. И в то же время мы являем чудеса виртуозности в решении другой задачи – не выдать ни одной своей существенной черты. Да что там «существенной черты» – ничего вообще. Мы еще ничего не рассказали друг другу о своей жизни, не открыли ни единой детали наших будней, ничего, что могло бы быть интересно другому.

Письмо — это как поцелуй, только без губ. Письмо — это мысленный поцелуй.